Шаг за порог 2

                                                 2

 Как всегда, Борис появился после полудня. Взъерошенный, помятый с неестественно бледным лицом, он молча прошёл через весь холл к бару, задумчиво взял бутылку водки. Долго вертел её в руке, затем медленно отвернул пробку, поискав глазами стакан и всё так же молча плеснул заученным движением примерно полстакана, запрокинув голову и выпил. Было прекрасно видно, как его кадык дернулся лишь единожды, но вся огненная жидкость исчезла в его бездонной глотке.

 - Бог свидетель, не ради пьянки, -  пробурчал он привычную фразу, сел на кресло закинув нога за ногу и долго, нудно молчал, пока Сергей не выдержал и угрюмо предложил:  

 -    Говори.

 - Что говорить-то, и так всё ясно, как божий день, надо чуть подлечится после вчерашнего и ни-ни больше.

- Кстати, насколько мне помнится, вчерашний день начался именно с этих слов.

 Сейчас он был Сергею противен. Его обрюзгшее от попоек лицо, масляно заблестевшие глаза после принято дозы алкоголя.

- А дальше всё пошло, как мне помнится, по накатанной колее. Количество спиртного явно не соответствовало нашим возможностям держать себя в рамках приличия.

- Да-а, - только протянул Борис. - О себе я молчу, - я всегда в своём амплуа, - пора привыкнуть, но ты-то вчера оторвался не на шутку.

- Знаешь, давай не будем об этом, мне и так противно…

- Так выпей же! Прими живительной влаги - аквэ витэ - и всё пройдёт и всё забудется.

 Он вновь потянулся к бутылке, но Сергей вскочил, ловко схватил бутылку и с необъяснимой яростью швырнул её в облицовку декоративного камина. И она глухо лопнула, взметнув осколки искрометным фонтаном.

- Довольно! Мне надоело! Я чувствую, как жизнь проходит мимо, как ускользающий мираж!

- Ну вот опять! Зачем эта истерика? Жизнь проходит, жизнь уходит… Да если хочешь знать: нет никакой жизни вообще. Всё суета и обман. И не более, чем сон. Хороший послеобеденный сон... И когда-нибудь мы проснёмся, - нам придется проснутся, - он говорил медленно, всё понижая голос и последнею фразу произнёс чуть ли не шепотом, - Проснёмся, а ничего нет! Ни суеты, ни городов, ни званных обедов, ни близких сердцу встреч - пустота и одиночество -  вечность. Ты только подумай - целая вечность для того что бы осмыслить, вспомнить этот сон, кошмар ли... Не - е -т, ты не мечтай о забвении, не мечтай кануть во тьму, в небытие, этот хэппи-энд для нас не предусмотрен…    

 Он уже был прилично на взводе, и как всегда ударился в философию, представив себя всё знающим, всё ведающим, но отстранённым от действительности - сторонним наблюдателем.

 Теперь Сергей Лазутин, почти его ненавидел.

 - Прекрати! Мне и так не сладко!

Когда собутыльник затих, сам не понимая зачем, он опросил вдруг.

- Эта, Карина Озерова, кто она?

- Карина? Ах, та милая девушка. Знаешь я хотел её ущипнуть за филейную часть, поверь вполне дружески, ты же знаешь, как мужчина, я уже давно почти ноль, так эта дикарка чуть не выцарапала мне глаза. Вот пантера. - Поёжился он.

- Ты давно её знаешь?

- Да нет.  Не знаю совсем. А что? Потянуло на свежак? - Но увидев возмущенное лицо Сергея, продолжил уже без иронии и ужимок. - 3абуть и выкинь из головы - сия особа не для утех. Она, говорят немного даже не в себе. Короче психанутая. Давай лучше хлебнем во здравие отсутствующих.

 Он соскочил и довольно шустро направился в сторону бара.

 Но Сергей оказался быстрее, перехватил последнего на полпути, и за руку, как непослушного ребенка подвёл к креслу.

- Хочешь выпить – рассказывай, что знаешь. Всё досконально, но только факты, без лирических отступлений и поменьше нежелательных и заумных метафор. Говори! - Приказал он, пользуясь правом сильного.

- Да я вообще об ней не знаю ничего, - неожиданно уперся Борис, с кислой миной поглядывая на стеклянные дверцы бара, через которые ясно были видны шеренги горячительных напитков, удвоенные, утроенных в зеркалах стенок, - ну, совсем немного, - он сглотнул слюну, от чего дернулся непроизвольно кадык. - Она из пригорода. Родственников, за исключением дяди, который и воспитал её – если это можно назвать воспитанием, – хмыкнул он, – нет. Дядя её – профессор, и как говорят знающие люди и у него с головой тоже не совсем всё в порядке.

 - Профессор?

 - Ну, да! Профессор биологии, зоологии ли, в Высшей Школе, или по крайней мере когда-то был им. Его имя – о, чёрт, язык сломаешь пока произнесешь – Ксенофонт   Апломбов. Личность, как говорят люди, в прошлом довольно известная.

 - В чем же заключается его…  неординарность? - Сергей заинтересовался сообщением Бориса, хотя имя последнего не говорило ни о чём.

 - Слушай, начальник, может сначала стаканчик, так сказать для свободы мысли.

 - Ни каких стаканчиков. Выкладывай всё, что знаешь.

 Вздохнув ещё раз, выпивоха, кратко и неожиданно довольно связно изложил всё, что знал о профессоре и о его племяннице.

 Как оказалось, этот профессор ещё в начале своей научной карьеры был в неладах с корифеями биофизики. Его взгляды на структуру биологических систем на многих уровнях их организации, - и в частности на молекулярном - резко расходились с общепринятыми. В чём было это отличие, сам собутыльник к большому сожалению не понимал.  Ибо человек он весьма далёкий от биофизики, как, впрочем, и Сергей Лазутин.  Но ему совершенно ясно одно, что именно из-за этих расхождений во взглядах, профессор оставил кафедру, приличную зарплату и даже с трудом полученный грант на исследования в этой области - а это, как выразился Борис, - довольно кругленькая сумма. Гарантирующая не один год безбедных исследований.  Он оставил тогда не только работу, но и город вообще. Купил заброшенный дом в пригороде, почти на самой границе, где кончается зона принудительного выселения всякого сброда и начинается болотистая равнина с редколесьем. По сути остатки былых лесов, уничтоженных ещё в прошлом веке. С собой он забрал малолетнею племянницу - её родители погибли в автокатастрофе, когда ей было пять лет. Так и жили они вдвоём на краю ойкумены в век высочайших технологий и гигантской, всеобъемлющей индустрии зрелищ. Чем занимался профессор в своём доме, продолжал ли он собственные исследования - досужим знающим людям, как оказалось совсем неизвестно. Последние знали лишь то, что этот бывший светила биофизики разработал участок земли и выращивал на нём многое из того, что необходимо для жизни человека. Развел кур, кроликов и даже, как утверждают некоторые злые языки –   заимел корову. И они вместе с племянницей, пьют сырое, необработанное молоко. На сколько всё это правда, Борис затруднялся сказать. Но и этого было вполне достаточно, чтобы в этом индустриальном раю, прослыть, если не вполне законченным идиотом, так хотя бы чуть сдвинутым.

 Что касается племянницы, так о ней практически вообще мало что известно. Не училась в общеобразовательных школах, но тестирование прошла достаточно успешно. Правда, для того, что быть допущенной к тестированию, старому профессору пришлось неоднократно появляться в городе. Приезжал он на чудом сохранившемся велосипеде - ценный раритет эпохи прошлого. Надо было видеть, - захлебывался от восторга рассказчик, - какие толпы собирало каждое его появление в приделах города. Бойцы дорожно-патрульных служб от одного его вида, когда он одиноко лавировал промеж движущих машин, производя переполох среди водителей и пешеходов - впадали в уныние, совершено не зная, что предпринять по поводу происходящего, так как, ни в одних правилах этот вид транспорта уже давно не фигурировал. А предпринять что-либо выходящее за рамки общепризнанных правил - здесь решится далеко не каждый. В конце концов они нашли наилучший выход из создавшейся ситуации: просто не замечали профессора и его допотопный транспорт.

 Так что профессор добился своего. Карину допустили без всяких оговорок к тестированию, и она успешно, с очень высоким баллом, прошла его. И получила начальную ступень бакалавра искусств. В данный момент, как говорят все те же знающие люди - она подвизалась на поприще критики. Правда ещё ни одного серьёзного выступления на экране видеокона, но стоит надеется, что это впереди.

 Рассказав всё, что знал и получив вожделенную стеклотару заполненную почти на половину живительным, как он выразился, для него напитком, Борис уединился с драгоценной ношей у камина, напротив видеокона, призрев на это время всю суету людскую, включив первый попавшийся музыкальный канал, где группа наголо бритый людей, совсем юных, вырывая из рук друг друга радиомикрофон, и орали в него несусветную чушь, перебивая друг друга и всё это сопровождалось оглушающим барабанным боем и до невозможности высокими  нотами электрооргана, чуть ли не выпадающих за слышимый человеческим ухом спектр. Но он мало предавал значение тому, что слышал и видел на экране - он провалился в своё измерение и оттуда его уже было трудно извлечь всеми соблазнами этого мира. Он был молчалив, как всегда на этой стадии опьянения и равнодушен ко всему. Он пил горькую медленными глотками и лишь с изумлением всматривался в себя, в своё содержание – созерцал.

 Как не велико было желание догнать Бориса и оказаться на одних градусах - Сергей не поддался искушению. У него начинался очередной период полной трезвости. Это случалось всё реже и реже, и лишь тогда, когда появлялась цель. Теперь эта цель была - она звалась Карина Озерова…