Сны о России (из жизни сахалинского эмигранта)

Сны о России (из жизни сахалинского эмигранта)

Окно рабочего кабинета было распахнуто, и в него весенний ветер приносил звуки пробуждающейся природы с берегов, расположенной неподалеку реки Норт-Эск-Ривер. Временами с порывами ветра в комнату небольшого уютного домика на Элфин Роуд врывался свежий океанский воздух неспокойного в эти сентябрьские дни Бассова пролива омывающего с севера остров Тасмания. По дипломам, наградным листам, фотографиям, украшающим стены кабинета, можно было предположить, что их владелец имел отношение как к военной службе, так и к занятиям медициной. Документы перемежались фотографиями большой счастливой семьи. Несколько старинных фото в рамках принадлежали людям со странными для зеленого континента зимними одеждами. Фоном этим снимкам служили небывалые деревянные дома с резными ставнями и диковинными башенками на крышах…

У секретера с письмом в руке стоял уже немолодой, но стройный с военной выправкой человек. Лицо мужчины с тонкими аккуратно подстриженными усиками и бросающимися в глаза большими очками в роговой оправе, казалось печальным. Взгляд его был устремлен в открытое окно куда-то далеко на север. Подернутые влагой глаза и дрожащий в руках печатный лист выдавали волнение владельца кабинета.

«Дорогой господин Петровский… Со своей стороны, я приглашаю Вас посетить Сахалин в любое для Вас удобное время и предлагаю навестить Вашу родину город Александровск-Сахалинский увидеть места тесно связанные с историей Вашей семьи.

Примите мои искренние пожелания благополучия Вам и Вашим близким.

С уважением,

Губернатор Сахалина

В.П.Федоров»

Письмо было датировано 9 сентября 1992 года

Побывать на Родине. Что может быть проще для подавляющего населения Земли? Но для адресата письма приглашение сахалинского губернатора было самым дорогим и знаковым, самым долгожданным событием. Долгие годы разговоры о России, о малой родине Сахалине заполняли просторную гостиную дома в городе Лонсестон, когда собирались многочисленные родственники. Многие из них так и не дожили до долгожданной встречи с землей, где они были счастливы. Их, родившихся в г. Александровске на Сахалине из семьи осталось только двое. Хватит ли здоровья, чтобы перенести долгую дорогу. Ведь дети и внуки готовятся пышно отметить 80-ти летие хозяина дома уже через несколько месяцев. А сны пожилого человека уносят его на берега острова его детства, где в живописной долине, окруженной с трех сторон роскошными горными хребтами (А.П.Чехов сравнивал их по красоте с Кавказскими. Один из районов города, где жили Петровские так, и называется «Кавказ» — Прим. Г. С.) раскинулся его родной Александровск. Где шумит нескончаемая величественная тайга, где лес полон десятками видов замечательных даров природы, разнообразных зверей и птиц, а реки с прозрачной и вкусной горной водой кишат множеством рыбы…

 

Из воспоминаний К. К.Петровского

 

В шесть часов утра 17 июня 1913 года появился на свет автор этих записок. (По метрическим книгам Покровской церкви в Александровске мальчик появился на свет 5 июня 1913 года по ст. стилю. Крестными младенца стали его дядя Иван Петровский (в 1917 году был комиссаром Временного правительства в Александровске) и бабушка Анна. Здесь и далее я публикую даты из дневника К. К.Петровского) Его появление на свет было очень ожидаемо не только для родителей новорожденного, но и для большой семьи родственников, включающих дедушек, бабушек, тетушек и пр. пр. Каждый из них надеялся, что это будет непременно мальчик, наследник немалого состояния, который претворит в жизнь их планы и чаяния. И, конечно, все ожидали, что младенец будет крепким и здоровым, как все мужчины в роду. Судьба приготовила Петровским неприятный сюрприз. Ребенок родился очень слабым. Он даже не подавал голоса и не плакал, что обычно для новорожденных. Приглашенный доктор, осмотрев младенца, сообщил отцу, что перспектив на выживание ребенка практически нет. Все родственники были удручены этой внезапной новостью. Они боялись передать слова доктора матери мальчика, опасаясь за её здоровье. Дед Филипп, религиозный человек, глава большой семьи Петровских, решил, что его внук не должен умереть некрещеным. На следующий день после рождения мальчика он пригласил в дом православного священника. Таинство крещения младенца Константина состоялось, а в метрической книге Покровской церкви появилась запись о рождении Константина Константиновича Петровского. После посещения священником новорожденного случилось чудо — мальчик стал поправляться и крепнуть день ото дня. Даже доктор отметил улучшение его состояния и наличие всех признаков выздоровления…

 

К.К.Петровский в раннем детстве

 

Скорее всего, именно обстоятельства появления на свет определили будущую профессию мальчика. С детства Константин интересовался медициной. Втайне от деда и отца (известных в городе бизнесменов, владельцев угольного рудника, кирпичного завода, большой конюшни и 8 зданий в центре Александровска, Константин увлекался книгами о медицине, бегал в военный лазарет, интересовался медицинскими инструментами… Когда, волею судьбы, Петровские стали эмигрантами и оказались в китайском Шанхае, Константин счел момент подходящим для объявления родным своего желания стать врачом. Самым престижным в Азии учебным заведением в то время был университет в британском Гонконге. Но поступить в него мог только человек, безукоризненно владеющий английским языком. Семья согласилась с желанием Константина, который по целеустремленности и серьезности пошел в деда Филиппа. Из более чем скромных доходов семьи, были выделены средства для поездки юноши в Англию для изучения языка. Через несколько месяцев Петровский владел английским в достаточной степени для прохождения испытания при поступлении в университет Гонконга.

О способностях молодого Петровского и его планах серьезного погружения в проблемы медицины, говорит тот факт, что на конгрессе выпускников Гонконгского университета в 1938 году Константин Константинович Петровский, как самый успешный выпускник-хирург, получил престижную награду Андерсонскую Золотую медаль.

 

 

Из воспоминаний К. К.Петровского

 

Деды новорожденного попали на Сахалин не по своей воле из европейской России. Филипп Емельянович Петровский (дед по отцу) был сослан на сахалинскую каторгу с берегов Дона (по документам Тамбовская губерния — прим. Г. С.) Дед со стороны матери Сапега Григорий Корнеич был родом с Украины (Малороссии, как она тогда называлась. Черниговская губерния — прим. Г. С.) На момент отправки на Сахалин деды были уже семейными людьми. Как водилось в то время, семьи отправились вслед за осужденными.

Вскоре после прибытия на остров семей, осужденные были досрочно освобождены от наказания. (Тут К. К. не совсем прав. Семейным ссыльным на сахалинской каторге было серьезное послабление. Так как основной целью каторжной колонии было освоение острова, прибытие семей приветствовалось. Разрешалось строительство домов, ведение хозяйства. Даже выделялась небольшая помощь из государственной казны. Прим. Г. С.) История деда с Украины произошла из-за увлечения либеральными идеями, охватившими молодежь тех лет. В России второй половины 19 века было множество политических партий (анархисты, либералы всех мастей, народники и т. д.) Дед был арестован ни за что. Как-то в зимний вечер, он с молодыми ребятами выпивал в деревенском кабаке и вел разговор о жизни. Попойка закончилась далеко за полночь, когда молодые люди разошлись по домам. Утром деда разбудили полицейские, обвинили в поджоге кабака и изъяли его валенки, якобы имеющие следы поджога. Вместе с дедом были арестованы и другие участники застолья. Так дед Константина попал на каторжный остров Сахалин. Ему было немногим больше 20 лет. В семье уже было четверо детей. Пока супруга с малыми детьми добиралась до Александровска, трое из четырех детей умерли, не выдержав лишений долгой дороги.

Когда дед Григорий прибыл на остров, он совсем перестал выпивать (слишком тяжелы последствия этого пагубного увлечения). А ещё через некоторое время ему вышла амнистия и право вернуться в родные места. Но дед принял решение не возвращаться. На родине он всё равно бы носил печать каторжанина. Григория никто из родственников не осудил за это. В Малороссии семья Григория принадлежала к обедневшей фамилии некогда влиятельных князей Сапега.

Второй дед новорожденного Филипп Петровский попал на Сахалин достаточно молодым. Он был обвинен в убийстве видного помещика, который имел много слуг и зверски с ними обращался. Возмущенная толпа земляков растерзала помещика. В этой толпе был и Петровский. Это преступление случилось в период царствования Александра Второго, когда за убийство приговаривали к максимальным срокам и ссылке на Сахалин. Филипп по приезду на остров провел несколько лет в Александровской каторжной тюрьме. В это время его семья, преодолев тяжелый и долгий путь, прибыла на Сахалин к отбывающему наказание Петровскому…

Первое время его жене, с четырьмя малолетними детьми на руках пришлось очень трудно. Чтобы прокормить семью женщина взялась выпекать хлеб, который она продавала тюремным авторитетам. Через несколько лет в убийстве помещика на родине Филиппа признались настоящие убийцы. Дед был немедленно освобожден и восстановлен в гражданских правах. Это был реальный случай вернуться на родину в европейскую Россию. Но, проведя на острове несколько лет, Петровский сумел разглядеть природные богатства края и представить себе перспективы дальнейшей жизни на Сахалине. Посовещавшись с женою, они решили остаться жить в каторжном крае.

Автор воспоминаний с дедом Филиппом Петровским в Александровске

 

Начальство административного центра Сахалина, коим являлся Александровск, узнав о решении Петровских остаться на острове, предложила семье на выбор любой участок земли для ведения хозяйства. Выбор Филиппа выпал на участок около 12 километров к северу от поста. (На самом деле, рудник Петровских находился ещё ближе в 6 верстах от города. Место до сих пор отмечено на картах Сахалина, как бывший рудник Петровских — прим. Г. С.) Выбранное место было богато не только густым лесом, но и залежами ценнейшего каменного угля, располагавшимися недалеко от поверхности. Петровский оформил аренду земли и начал разработку месторождения. Через несколько лет Филипп стал одним из самых богатых людей на острове. Он был похож на необработанный алмаз, невысокий и статный, мускулистый и сильный. Дед с легкостью поднимал в воздух тяжёлых мужчин ростом в 6 футов (под 2 метра — прим. Г.С.), Филипп был хорошо образован, он схватывал все нюансы нового бизнеса налету, обладал даром предвидения. Дед был хорошим семьянином и хозяином, семья у него всегда была на первом месте. Он делал все, что мог для того, чтобы семья ни в чем не нуждалась. На Сахалине Петровский стал патриотом и яростно поддерживал российское самодержавие, оказывая всяческую поддержку властям Александровска. У Филиппа родились два сына и две дочери. Мы еще вернемся к ним в нашем повествовании.

А пока обратимся к оставленному нами новорожденному. В возрасте трех месяцев ребенок получил воспаление гланд. Военный доктор, который осматривал пациента, немедленно приставил к больному ребенку сиделку-медсестру. Сам врач отправился якобы за лекарством для больного. На беду Константина доктор очень увлекался спиртным в разных его видах. Когда мужчина вернулся к больному через четыре часа, он уже был в обычном полупьяном для доктора состоянии. Микстура, которую он собственноручно приготовил для малыша не только не помогла, но и обожгла, без того больное горло. Ребенок зашелся в крике, вперемешку со страшным кашлем. (Как врач, Константин в своём дневнике разбирает ошибки сахалинского доктора. Мы не станем злоупотреблять этими нюансами — Г. С.) Домашнее молоко и любовь домашних очередной раз вернули малыша к жизни. Правда, заняло лечение намного больше времени, чем обычно. Очередной раз судьба указывала мальчику на исключительность профессии врача.

Малыш не имел понятия, в силу возраста, что происходит в мире. Россия после потрясений начала века, казалось, затихла. Но это было затишье перед другой более страшной бурей. В стране множество людей выказывали недовольство режимом. Массы народа охватили идеи, похожие на утопию. Даже, более менее, благополучные в материальном отношении семьи разорит надвигающаяся мировая война.

Вскоре после моего рождения в 1913 году мой отец и дед Петровские путешествовали по европейской России и заключали сделки для развития своего бизнеса на Сахалине. Из Москвы они выезжали в Германию, где заключили договор с немецкой фирмой на поставку небольшой железной дороги (дековильки) для нужд угольного рудника Петровских. Затем отец и дед выехали в Гельсингфорс (ныне Хельсинки, столица Финляндии.). И хотя, Финляндия в те годы входила в состав Российской империи независимым княжеством, дед Филипп отмечал и восхищался отличительным от России порядком, чистотой и аккуратностью финской земли. В Финляндии Петровские осуществили ряд сделок с местными промышленниками на поставку оборудования на Сахалин. Как и германские заказы, финское оборудование получено не было. Следующий 1914 год принес миру большую войну.

К слову, поездка отца малыша в Германию была не первая. Незадолго до свадьбы в 1912 году Константин Филиппович был послан отцом в Германию для обучения экономике, ведению дел и геологии. В планах деда было занятие не только угледобычей, но разведкой нефти и добычей золота на Сахалине. (До этого Константин Филиппович три года обучался в Томском технологическом институте. Рекомендацию ему на поступление подписывал губернатор Сахалинской области — прим. Г. С.) Отец рассказывал, что Германия очень отличалась от России. Не тот темперамент, не тот взгляд на жизнь…

Мой дед Филипп интересовался также недвижимостью в Сибири. Он прикупил несколько домов в Ново-Николаевске (ныне Новосибирск) и поселил там своих дочерей. Он справедливо полагал, что в крупном сибирском городке дочери не только смогут получить образование, но и удачно выйдут замуж. В Александровске дед имел большой дом на главной улице поста с множеством комнат, конюшней, садом, но с очень примитивными санитарными удобствами. В городе в то время отсутствовала канализация. Вода завозилась бочками из близлежащей реки и продавалась населению. В принципе город вел жизнь небольшой деревни. Каждый хозяин дома держал кур, уток, гусей, свиней, коров и коз.

Семья имела несколько зданий для производства различный работ, множество лошадей (как вид транспорта), отец к тому же держал породистых лошадей для бегов. Каждый двор был полон прислуги из девушек и женщин для разных видов работ и нескольких мужчин, присматривающих за домашними животными. Во дворе стояла настоящая русская баня. Дед, глава семьи, обычно залезал на самую верхнюю полку парилки. После разогрева выскакивал на снег зимой и катался по нему обнаженным. Затем забегал опять в парилку.

Филипп баловал своего первого внука, как мог, дарил ему дорогостоящие игрушки. Из Германии дед привез Константину механического управляемого дистанционно пса в натуральную величину. Собака могла двигаться и лаять. У Петровского были и другие игрушки: механический верблюд и лошадка-качалка, например, и множество других, подаренных дедом. Германия славилась в те времена первоклассными прочными механическими игрушками. Моё любопытство удовлетворялось в ходе игр с этими игрушками. Из чего сделаны, каким образом собраны? В один из дней я взял острый нож и вскрыл внутренности механического пса. Естественно, я промолчал о своем поступке. Аккуратно наложив шов после «операции» своей собаке. (Это была первая успешная «операция» будущего знаменитого хирурга К. К. Петровского — Г. С.)

Когда началась война, я был ещё слишком мал, чтобы помнить события 1914 года. Мои первые воспоминания из детства относятся к 1916 году. Мне тогда исполнилось три года, когда умерла бабушка по отцовской линии. (Жена Филиппа Анна умерла в возрасте 66 лет 13.10.1917 года и похоронена на погосте Александровска согласно записям метрической книги Покровской церкви — прим. Г. С.) Смутно припоминаю серьезное и торжественное лицо пожилой женщины. Я помню нашу огромную залу в доме, которую мы использовали для принятия гостей и организации балов. Окна этой залы, обращенные во двор, были часто открыты, особенно осенью. Позднее мне стало ясно, что их открывали для проветривания, чтобы уберечь от гниения деревянные части здания.

В центре нашей залы на столе, окруженном горящими свечами, стоял гроб бабушки. У гроба читала молитвы одна монахиня. Я помню лицо бабушки, лежащей в гробу. Позже я слышал, что меня на похоронную церемонию не взяли. Согласно традициям, перед захоронением гроб с покойным три дня находился в доме. К нам приходили в эти дни люди, отдать последний долг памяти покойной. Несколько служб над гробом проводил местный священник. После похорон бабушки люди снова приходили к нам выпивали и закусывали. Вспоминали покойную. Я не все помню из тех ритуалов.

Ещё я помню шум, когда мама раздавала вещи моей бабушки людям. Я почему-то не хотел, чтобы их раздавали. Но мама не обращала внимание на мои вопли и удары головой об пол. Она говорила: «Мы купим новые, ещё лучше». Я так и не понял в чем вина бабушки и за что её вещи были розданы.

Мама К. К. Петровского Елена Григорьевна (Сапега, сидит. 1895−1969 гг. Ум. В Австралии) и одна из сестер Константина Анастасия

 

Из воспоминаний К. К.Петровского

 

Первая революция произошла в феврале 1917, вторая в Октябре этого же года. (Петровский, как большинство людей того времени, не считал революцией события 1905 года- Г. С.) Я точно не знаю, как проходила первая революция, как вторая, что было между ними. Я четко вспоминаю одно утро, когда однажды я выглянул в окно. На улице уже лежал снег. Я увидел над армейскими казармами развивающиеся красные флаги вместо привычного триколора (белого, голубого, красного). Скорее всего, это было после второй (большевистской) революции. Город был покрыт снегом. Противостояние белых и красных было поистине драматическим. Пока между ними шла борьба за контроль над огромной Сибирью, Сахалин находился в самоизоляции. Революция достигла острова лишь ранней весной.

Я помню солдат марширующих по улицам города, с кокардами царской армии на шапках и красными бантами на левой стороне груди, поющими, как я узнал позже, «Марсельезу». Офицеров с ними не было. Толпы народа сопровождали военных с красными флагами и бантами на лацканах. Я стоял перед воротами и, когда демонстранты поравнялись, быстро встал в шеренгу. Один мужчина дал мне красный флаг и гордо приколол на грудь красный бант. Мне было всего пять лет, когда я шагал в одном ряду с революционной толпой.

Когда я вернулся домой, то увидел вытянувшиеся от удивления лица родителей и деда. На их вопрос, что я наделал, я заявил: «Смотрите, какой у меня красивый флаг». Дед взглянул на меня укоризненно и сказал: «Ты настолько мал, чтобы понимать».

Только позже подростком я узнал об отречении царя. Слезы появились на глазах у моего деда, когда он прочитал указ об этом на дверях местной церкви. Он лишь промолвил: «Нет царя, не будет и России».

С другой стороны многие богатые горожане и местные чиновники встретили революцию с радостью. Они выглядели счастливыми, узнав о падении монархии. Ещё мне стало известно, что незадолго до описываемой мною демонстрации несколько активистов (большевиков) перебрались на Сахалин по льду Татарского пролива на собаках. Они создали Ревком и организовали демонстрацию. Большевики захватили всю военную и гражданскую власть в Александровске. Ими же были созданы военные трибуналы для судов над местной буржуазией и монархистами.

Через несколько дней после демонстрации в наш дом с громким стуком и криками ворвалась группа революционных солдат. Старший из них сказал, что имеется ордер на обыск дома, конфискацию всех незаконных предметов и арест моего отца, деда и дяди, проживающего с нами. Солдаты разошлись по комнатам, вспарывали штыками дорогие парчовые подушки, одеяла и матрасы. Они перевернули всё верх дном в нашем доме. Солдаты взяли то, что хотели — драгоценности и пр. А главное они увели с собою моих домашних. Мама была вся в слезах, но что она могла сделать? На её отчаянные просьбы никто не реагировал. Старший согласился лишь на одну уступку — принести еду родственникам в тюрьму.

Через пару недель ужасная новость из ревкома потрясла нашу семью. Все, находящиеся в тюрьме должны были быть расстреляны по приказу новых властей. Экзекуция была назначена на следующее утро. Все домашние были в шоке, женщины плакали, прислуга ходила растерянная. В ревкоме их предупредили, чтобы не оставались в доме, хозяин которого будет казнен как изменник. Женщины семьи, не знавшие тяжелой работы раньше, теперь вынуждены были сами стирать белье и мыть помещения, доить коров и убирать за домашним скотом… За окном была ранняя весна.

Море только начало освобождаться ото льда. Эту ночь в доме никто не спал. Я, разумеется, многого не знал. На рассвете я выглянул в окно, из которого хорошо был виден рейд Александровска. Напротив города стояло несколько судов, которых накануне ещё не было. Население было в смятении. Одни благодарили Бога за спасение, другие (маршировавшие под красными флагами) были в депрессии и готовились бежать от врага.

Я понял, что японцы прибыли занять Северный Сахалин. Всю ночь с кораблей высаживали десант. Войска окружили здание ревкома и освободили всех заключенных в тюрьме. Дом вновь наполнился радостью и людьми. Отец, дед и дяди снова были с нами. Прислуга также вернулась в дом. До этого они прятались от большевиков. Теперь хотели вернуться на бывшую работу. Люди говорили, что им нравилось работать у нас, но большевики силой заставили не контактировать с семьей Петровских.

Утром я впервые в жизни увидел японских солдат. Строем, с примкнутыми к винтовкам штыками, они маршем направлялись в солдатские казармы, ещё вчера занятые красными. Позже я узнал, что японцы высадились и в Николаевске, захватили часть Восточной Сибири. Американцы высадили десант во Владивостоке, с той же целью.

На японской открытке начала 20-х гг. одна из главных ул. Александровская (ныне Дзержинская), где располагался дом К. К.Петровского

С появлением японских солдат в Александровске, жизнь в нашем доме вернулась в обычное русло. Интервенты не зверствовали. Они даже позволили членам ревкома на первом же судне отправиться на материк.

Я был капризным ребенком. Всё что я хотел, рано или поздно получал. Несмотря на то, что я очень уважал своих родителей, иногда мои поступки для них являлись очень неожиданными. Однажды, (я помню, это было года в четыре) дед дал мне поглядеть его золотые карманные часы. Оставляя их мне на время, дед Филипп сказал: «Будь осторожен, не сломай» Когда он вернулся примерно через час, то увидел то, чего он и опасался. Я вскрыл заднюю крышку часов и копался в сложном и хрупком механизме. Этот случай я не забыл. А дед только посмотрел на меня с укором, хотя и был неприятно поражен. Наказывать меня он не стал и в этот раз.

Затем, я помню, лет в пять день, когда мама и папа собирались в воскресенье выехать на прогулку любимых лошадей. Я хотел ехать с родителями, но мама отказала из-за моей простуды. Я настаивал. Один из слуг пытался меня успокоить, но это не помогло. Когда родители отъехали от дома, я вскочил на подоконник и со всей силы ударил кулаком по стеклу. Окно разбилось, и я серьезно порезался. Один из слуг бросился останавливать мне кровь, которая заливала всё вокруг. Другой работник догнал отъезжающих родителей и сообщил о случившемся. Отец остановил лошадей, и они с мамой немедленно вернулись. Мама была в шоке от раны. По счастью, кровь быстро остановили. Я же опять не был наказан. Мама решила, что достаточно того, что я сам себя поранил.

Когда мне исполнилось 6 лет, дед Филипп подарил мне живого ослика. Он был первоклассный. Ослик был в прекрасной форме. Его окрас был серым в белых пятнах. У ослика были умные глаза (если можно так сказать о глазах ослика), но он был очень, очень упрямый. К этому времени я уже знал, как управляться с лошадьми. Мне, как хозяйскому ребенку, доверяли управлять спокойными рабочими лошадьми на обратной дороге домой. Я имел понятие, что такое вожжи, узда и для чего они.

Но моему ослику очень не нравилось ходить под уздой. Едва лишь кто-нибудь пытался его оседлать, он взбрыкивал задними ногами и сбрасывал седоков через голову на землю. Зимою это было не так страшно, мягкий снег смягчал падение. Но летом другое дело. Я. конечно, приучил ослика катать меня на спине, но препятствием было, при необходимости повернуть назад. Через эту проблему у меня было много забавных приключений с моим домашним любимцем.

Мой ослик проводил время то, гуляя перед воротами собственного вольера, то на заднем дворе. Если он видел цветы в горшочках на подоконниках дома (обычное для России украшение) он обычно их съедал. Не брезговал даже колючими розами. Отсутствие ослика во дворе приносило разные неприятности. Соседи и просто прохожие заходили в наш двор и рассказывали о проделках моего ослика. Конюхам было поставлено задание держать животное в конюшне и не выпускать на волю. Но им было жалко маленького ослика, и чаще он появлялся во дворе, откуда, всегда можно было улизнуть на улицу.

Когда в город пришли японские солдаты (как я уже говорил, наш дом был расположен перед армейскими казармами) ослик по обыкновению гулял по улице и подбирал выброшенные фрукты и щипал травку. Японцев вид необычного животного поражал. Однажды наша семья собралась за обедом, как перед домом раздался ужасный шум. Со стороны японских казарм раздалась беспорядочная стрельба.

Отец выскочил на улицу и увидел группу японских солдат отчаянно жестикулирующих и тараторивших что-то по-японски. Папа спросил их что случилось. Один из японцев немного говоривший по-русски пояснил, что наш ослик оскорбил солдат «великой императорской армии». На вопрос отца, в чем состоит оскорбление, солдат рассказал.

Мой любимец, как обычно, в это утро искал приключений за пределами нашего двора. Его заинтересовал рассыпанный для просушки рис рядом с гарнизонной кухней. За этим делом ослика поймали солдаты. Чтобы проучить животное двое военных решили на нём покататься верхом. Один взгромоздился на спину моего любимца.

Ослик был довольно спокойным, спокойнее даже чем те, что я видел потом в Греции. Поначалу солдаты улыбались и смеялись. Но, внезапно, животное резко сменило направление движения, взбрыкнуло задними ногами и через голову сбросило военного на землю. Конечно, солдат серьезно не пострадал и не поранился, но ощущения от удара о землю на глазах сослуживцев были крайне болезненны. Японцы бросились ловить глупое животное. Они носились за ним с примкнутыми штыками, собираясь его убить, но ослик оказался не таким уж глупым. Эти двое солдат начали стрелять и звать друзей на помощь, а виновник переполоха, как мог быстро, унесся от них и спрятался во дворе нашего дома.

Отец пытался успокоить японцев. Он говорил: «Ослик не любит ходить под седоком. Он к этому не приучен. Животное принадлежит моему сыну». Он пригласил солдат на кухню, открыл бутылку вина и вскоре конфликт был урегулирован. Японцы были рады и веселы. О происшествии никто не вспоминал.

Когда мне исполнилось семь лет дед Григорий (по матери) зная о моей любви к животным, подарил мне пони. Пони был ещё мал для выездки, но я очень любил с ним играть. Я собирался начать на нем кататься верхом, и он был уже готов к этому. Но следующий год был последним в его жизни. В начале зимы мы переезжали из заимки на руднике в город. Раньше у нас не было проблем с дикими животными. Умный пони сам возвращался по знакомой дороге домой. Как-то поздней осенью он не вернулся. Конюхи обыскали окрестности, и нашли его труп недалеко от дома. Пони был растерзан, по всему было видно, что это следы нападения медведя. Мы знали о близости медведя, он несколько раз нападал на местных собак. Через несколько дней один из конюхов застрелил медведя, когда он пытался проникнуть в конюшню.

В детстве я любил, есть блюда из домашней птицы, особенно пироги с курятиной. Во дворе я часто играл с утками и куропатками. Перед Пасхой или другим большим церковным праздником я уже знал, сколько домашней птицы будет приготовлено на стол. Их обездвиженные тушки на кухне не производили на меня шока. Я по-прежнему любил блюда из птицы. Но мне хотелось ощутить чувства, лишающего жизни этих птиц. Я попросил повара разрешить мне попробовать. Он ответил: «Рано. Ты ещё так мал». Я спросил ещё нескольких домашних, и вновь получил отказ. Как-то я нашел ответственного за забой птицы и убедил его разрешить мне попробовать.

Александровск начала 20-х годов

Однажды в воскресенье вся семья собралась в церковь, как обычно. Мне нравилось бывать в нашей церкви, и я никогда не пропускал службы. По случаю, я был одет в праздничную одежду и готовился к воскресному выезду в храм. В то же время я знал, что одновременно с этим люди пойдут забивать домашнюю птицу к праздничному столу. Пока меня не видела мама, я пробрался на задний двор и спросил моего знакомого, когда он собирается начать забой птицы. Тот ответил «Прямо сейчас и начну. Ты топор то в руках держать умеешь?». Я ответил, разумеется, приходилось. Человек сказал: «Когда я положу птицу шеей на пенек, ты со всей силы ударь по ней топором. Голова и отвалится». Он взял бедную крикливую птицу за ноги и крылья, положил головой на пенек и сказал мне «Ну, давай». Птица двигала шеей, и я не мог прицелиться. Человек сказал: «Ну что же ты? Руби быстрей!» Я взмахнул топором и опустил его вниз. Вместо того чтобы голова отвалилась, из наполовину разрубленной её шеи на нас брызнула струя крови. Моя праздничная одежда оказалась вся в крови. Я был напуган, не знал, что делать. Мужчина отобрал у меня топор и быстро закончил начатое мною. Я стоял оторопевший от своей неспособности совершить то, что, мне казалось, сделать легко. Когда мама узнала о происшедшем, она была взбешена. «Ты теперь не можешь идти в церковь!» — сказала она. Она заперла меня в доме и отправилась в храм без меня. С тех пор я не мог, есть мясо птицы. И даже не помышлял повторить эксперимент по их забою. Так я стал экспертом по отрубанию голов курам. Конечно, мои родители об этом не знали.

Когда большевики, собравшись с силами, выдворили за пределы страны интервентов (британских, французских и американских), японцы ещё владели частью страны Северным Сахалином. Правда, из Сибири они всё же вынуждены были уйти. На момент 1922 года, насколько мне известно, у Советской России не было достаточной силы и стабильности для того, чтобы закончить с Японией на Сахалине. Некоторое время отношения между двумя странами сохранялись в таком положении.

Первые годы становления советской власти на материке сопровождались серьезными внутренними проблемами. Необходимо было решать вопросы местных властей, бороться с бандитами и белогвардейцами (особенно в Сибири) В 1920 году в Сибири было значительное количество войск воюющих с Красной армией. Между армиями не было взаимодействия, отряды сражались каждый за свои интересы. Это позволило Японии удержать за собою Сахалин.

Новости, приходящие с материка (из Сибири) давали представление о методах нового режима. Некоторые сотрудники ЧК (позже названного НКВД, а сегодня известного как КГБ) были реально ужасны. Многие из них были садистами, сексуальными маньяками и вымогателями. Говорят, большинство из них позже и погибли от своих методов. ЧК в Николаевске (тогда центр Сахалинской области — Г. С.) расправлялись с бывшими военными, купцами и теми, кто в былые годы составлял верхушку общества. Одна женщина из ЧК получала удовольствие, наблюдая за мучениями узников. Особенно ей нравилось пытать офицеров и духовенство. Пытки использовались самые различные: избиение, выставление нагими на мороз, порка плетьми, загоняли иголки под ногти, поливали холодной водой, насильно заливали в человека и прыгали на нем. Когда люди приходили в себя после пыток, они продолжались. После продолжительных пыток женщина-чекист, улыбаясь, спрашивала истязаемых, чего бы им хотелось получить от неё в подарок. Измученные люди не понимали о чем идет речь, а женщина медленно подымала наган (револьвер оружие в Красной армии) и стреляла в различные части тела несчастных. Цель её была причинить как можно больше страданий узникам, но не привести их к быстрой смерти. После этого несколько человек умоляли прикончить их пулей в голову. Мучительница была довольно известна в наших краях и люди содрогались от ужаса при упоминании её имени. К счастью, её зверства длились не так долго. Вскоре женщина была застрелена белыми. Возможно, К. К. Петровский описывает гражданскую жену известного командира Красной армии Николаевского округа (Сахалинской области) Якова Тряпицина начальника штаба вышеназванной армии Нину Лебедеву. В июле 1920 года т. н. «суд 103-х» осудил действия этой пары. Суд «на основании веления собственной совести ПОСТАНОВИЛ: за содеянные преступления, повлекшие за собой смерть около половины населения Сахалинской области, разорившие весь край, постоянно подрывавшие доверие к коммунистическому строю среди трудового населения области и могущие нанести удар по авторитету Советской власти в глазах всего мира, граждан ТРЯПИЦИНА Якова, ЛЕБЕДЕВУ Нину… подвергнуть СМЕРТНОЙ КАЗНИ через расстреляние…» (цит. По Смоляк В. Г. «Междоусобица. По следам нижнеамурской трагедии», Хабаровск, 2009, С. 121 (От себя добавлю, городу Александровску Яковом Тряпициным отводилась та же роль, что и сожженному и разграбленному им Николаевску. Его эмиссары, прибывшие в город призывали уничтожить всё, дабы не оставалось японцам. Здоровые силы Александровского общества отстояли город от разрушения — прим. Г. С.)

Японцы высадили на Сахалине целую дивизию. В Александровске стояла и тяжелая артиллерия, и военная авиация. Я впервые в жизни видел автомобили и аэропланы. До прихода японцев на острове была одна единственная машина… (В разговорах с сыном Константина Константиновича Николаем в Сиднее мне стало известно, что этот автомобиль марки «Форд» принадлежал семье Петровских — прим. Г. С.) Солдаты были приветливы с детьми. Они раздавали им конфеты и разные сладости на улице. Разрешали детям играть штыками и незаряженным оружием. Я был довольно частым посетителем солдатских казарм. Выучив несколько японских слов, я сносно общался и играл с военными. Старшим офицерам нравилось посещать наш большой гостеприимный дом. Снова заработал наш угольный рудник в 12 верстах от города. Качественный уголь у нас с удовольствием покупали японские власти.

Константин Константинович до конца жизни не мог объяснить своим детям ту метаморфозу, произошедшую с японскими солдатами, которых он наблюдал на Сахалине и преступлениями японской военщины уже через десяток лет в Китае. Петровский, проживая в Шанхае, был свидетелем резни местного населения, учиненной такими же солдатами императорской армии. Эти жуткие события повторились и в Харбине, и в Нанкине, и в других захваченных Японией странах Азии.

Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Константин, на примере самураев, уже знал методы фашистов на захваченных территориях. Он, как дипломированный врач, попросил отправить его на советский фронт. Пока проходили согласования и первичная подготовка Петровского в британской союзнической армии, война подступила вплотную к стенам собственного дома. В декабре 1941 года капитан королевского военно-медицинского корпуса британской армии (RAMC) К. К. Петровский уже защищал Гонконг. «После мужественной обороны британских регулярных частей и канадского ополчения 25 декабря Гонконг пал. В последовавшем хаосе, напоминавшем „изнасилование Нанкина“, победоносные войска охватило безудержное желание убивать. Ворвавшись в больницу колледжа Святого Стефана, японские солдаты методично закололи штыками всех раненых. Та же участь ждала докторов и медсестер, пытавшихся вмешаться. После этой резни солдаты разбили всю мебель и устроили из неё самодельный погребальный костер, на котором сожгли убитых. Обезумевших от страха медсестер согнали в комнату и держали там, в течение двух дней, пока японские солдаты беспрерывно их насиловали» (Энциклопедия Второй Мировой войны. Война на Востоке (июнь 1941-май 1942), «Мир Книги», М., 2007, С.119)

В очередной раз Петровскому повезло. Он проводил хирургическую операцию, когда услышал крики и стоны, сопровождающиеся выстрелами и японской бранью. Константин сделал первое, что пришло в голову — спрятался под операционным столом. Когда японцы покинули госпиталь, никто не отозвался на призыв капитана. Вокруг были только трупы.

В итоге британская армия из 130 тысяч солдат, блокированная значительно меньшими японскими силами в «Гибралтаре Востока» (так называли англичане Сингапур — прим. Г. С.) по приказу своего командующего генерала Персиваля 15 февраля 1942 года сдалась в плен. Среди пленных оказался и капитан Петровский.

Капитан Петровский в японском плену

 

«Японцы решили построить железную дорогу через Сиам в Бирму, чтобы соединить регионы только что завоеванной империи. Это была почти невыполнимая задача, поскольку дорога должна была пересекать тропические джунгли, высокие горы и бурные реки, но в качестве принудительной рабочей силы будут использоваться военнопленные союзные солдаты. Презираемые, избиваемые, голодающие и больные, эти пленные переводились из лагеря в лагерь, выполняя каторжную работу. Поразительно, но они построили эту железную дорогу, хотя и страшной ценой. Во время строительства погибло свыше 16000 союзных пленных и 60000 местных жителей, которых тоже заставляли работать на этом строительстве. Уничтожение некогда гордой армии Сингапура стало одним из самых отвратительных преступлений Второй мировой войны» (Энциклопедия Второй Мировой войны. Война на Востоке (июнь 1941-май 1942), «Мир Книги», М., 2007, С.121−122)

Слушая рассказы Николая Петровского о жизни отца в плену, мне показалось, что если бы не такие самоотверженные люди, как доктор Константин, жертв среди союзных военнопленных могло быть ещё больше. Судьба продолжала испытывать Петровского. Каторжный труд в Бирме был не последним в звене невзгод, выпавших на долю военврача. С наступлением англичан в Бирме, японцы вывозили остатки пленных в закрытых трюмах барж в Японию. Британский флот вел охоту на вражеские суда и топил их без разбору. Очень многие пленные погибли от рук своих моряков, навсегда оставшись в трюмах затопленных барж. Капитан японского судна, на котором перевозили группу пленных с Петровским, оказался гуманным человеком. Когда баржа с людьми пошла ко дну, японец приказал открыть трюмы и выпустить пленных. Константин часто вспоминал этого японца, поясняя, что в любом народе есть и хорошие люди. Пленных подняло на борт следующее японское судно. Конец войны капитан Петровский встретил в лагере для военнопленных под Хиросимой.

Когда в 1951 году перед семьей Петровских стоял выбор поселиться в Японии, Китае или Австралии, Константин согласился возглавить одну из клиник на австралийском острове Тасмания. Семья решила, что остров очень напоминает любимую родину Сахалин.

Из воспоминаний К. К.Петровского

 

В 1921 году, когда мне исполнилось 8 лет, мы начали разработку нового угольного пласта. По русской традиции новое дело начиналось с молитвы и небольшого торжества. Грунтовая дорога до Петровского рудника была узкой и проходила по сопкам. По ней едва проезжали лошади с телегами. По краям дороги тянулись различные деревья. Место было довольно глухое. Часто можно было наблюдать медведей или других лесных зверей, перебегающих трассу. Новый пласт угля в нескольких местах выходил на поверхность склонов. В распадке между склонами находилась наша летняя резиденция. Вокруг неё было полно лесных ягод, грибов, полевых цветов, речка изобиловала форелью. Я любил проводить лето в этих местах. Летнее время вся семья, за исключением одного двух родственников, месяца два жила в летней резиденции. Дети обожали это время. Нас у родителей было уже пять. И мы могли с их разрешения приглашать в резиденцию своих друзей. Зимой жизнь резиденции замирала. Несмотря на глубокий снег, только рудник продолжал работать.

Мы опасались ходить в лес одни не только из-за боязни заблудиться, но и боялись встречи с медведями. К счастью, летом медведи были довольно миролюбивы. Им хватало пищи, лес был полон ягоды, а реки рыбы. В тех случаях, когда медведь всё же попадал на глаза, он не нападал на человека, а спокойно уходил прочь. Никакие опасения не могли нас, детей удержать дома, когда происходило такое важное событие, как открытие нового пласта.

Однажды я убежал из дома в кусты голубики, что поспела на холмах. Я очень любил эту лесную ягоду. Особенно вкусна она была, когда ешь её прямо с куста. Ярко светило солнце. Вокруг стояла тишина, лишь шелест листвы и звуки птиц нарушали безмолвие. Я наслаждался голубикой, когда подняв глаза, увидел по ту сторону куста медведя сидящего на задних лапах и, как и я, лакомившегося ягодой. Что было делать? Стоять тихо или броситься бежать домой? Не хотелось, конечно, быть убитым медведем, но и слышал я много, что они не кровожадны. Я решил сидеть тихо и наблюдать, что будет дальше. Вскоре медведь прекратил, есть, что-то хрюкнул и неторопливо отправился к речке, бегущей за кустами. Из- за кустов у меня был прекрасный обзор. В награду за своё решение я увидел ещё одну картину, как медведь, сидя спокойно на камне посреди речки. Внезапно он резко опустил лапу в воду и выхватил рыбу, которую тут же проглотил.

Перед этим случаем, я слышал интересную историю, в которую трудно поверить. Её мне рассказал дед. Она произошла за год-два перед войной. Среди офицеров Александровского гарнизона было много тех, кто любил и был готов к различным приключениям. Во время одной из вечеринок, в подпитии один офицер спросил компании: «Кто готов схватиться с медведем?» В ответ молчание. Тогда один офицер заявил о своём согласии сразиться с медведем за ящик шампанского. Всё это было произнесено в пьяном состоянии. Но на следующий день этот офицер пришел к спорящему и спросил, когда он должен сразиться с медведем. «Не валяй дурака, это была шутка» — сказали офицеру сослуживцы. «Ну, нет, — сказал офицер, — я дал слово, и вы должны мне организовать охоту на медведя». Многие пытались его остановить, но офицер настаивал на своём. Убедившись, что его не отговорить, офицеры организовали поход в сопки, где часто видели медведей. Для страховки они взяли с собою несколько солдат отличных стрелков. После некоторых поисков один из охотников сказал, что видит медведя, лежащего за пихтой. Это был, действительно, огромный бурый сибирский медведь. Возник вопрос, как разбудить спящего медведя. Конечно, это делать было глупо. Проще было решить судьбу спящего медведя, но офицер не мог это проделать при стольких свидетелях. Он попросил одного из солдат, что-нибудь сделать, чтобы медведь проснулся. Тот поднял с земли камень и бросил в медведя. Зверь буркнул, вскочил на задние лапы, оглянулся и, увидев офицера одетого по случаю в белую рубашку (остальные кинулись врассыпную), встал на четыре лапы и направился к военному. Охотник, конечно, готовился к схватке со зверем. Он шагнул ему на встречу. Но прежде чем офицер смог что-нибудь предпринять, он внезапно получил ужасный удар по лицу передней лапой. Затем зверь схватил охотника обеими лапами и стал бросать из стороны в сторону. Стало очевидным, что у офицера нет ни одного шанса против «мишки». Охотник кричал о помощи. Когда несчастный уже прощался с жизнью, он услышал выстрел. Один из солдат сразил медведя наповал. Мертвый медведь упал на тело своего врага. Сослуживцы бросились к нему и оттащили тяжелую тушу медведя. Они увидели лежащего в рваной одежде истекающего кровью товарища с ужасными ранами от клыков и когтей зверя на теле. Товарищи перевязали раны офицера и доставили его в госпиталь. В последующем он никогда не охотился на медведей.

В 1921 году я уже умело управлял лошадьми, мог запрягать их и совершал небольшие перевозки на гужевом транспорте, как летом, так и зимой. Благодаря работе нашего рудника мне приходилось ездить и в зимнее время. Как-то в крещенские дни я попросил у деда разрешение привезти на наших санях гостей в заимку на Петровском руднике на празднование Рождества. Дед сначала отказывался, но я, его баловень, уговорил. Он выбрал для этой цели самых смирных лошадей. Я был очень доволен и представлял, как буду за конюха, и гости будут мне завидовать. Когда я удобно рассадил приглашенных в санях, накрыл их медвежьей шкурой, то сел впереди саней (обычное место конюха) и с гордым видом повез гостей по дороге на Петровский рудник. Путешествие прошло без происшествий. Лошадь вела себя спокойно. Я управлял ею по следам, проложенным до меня.

Покровская церковь в Александровске. Начало 20-х

 

Когда мы прибыли в летнюю резиденцию, где наметили отмечать праздник, я привязал лошадь, и мы прошли в кухню посмотреть в каком она состоянии. Кухня была огромная: в ней стояло три плиты и несколько вспомогательных мест для приготовления пищи. Мы нашли ветчину, мясо гусей, уток и курей, копченую лосось, нарезанную ломтиками на закуску. Несколько других блюд, как для закуски, так и на основную еду. Рыба заливная, горячего копчения, отварная осетрина; небольшие банки с красной и черной икрой. Банки с икрой были помещены в специальные сосуды со льдом и всегда были охлажденными. Всюду стоял вкусный запах от различного вида пирогов (В русской кухне множество видов пирогов — как правило, они делаются из дрожжевого теста с добавлением начинок: мясных, рыбных, кислой капусты с яйцами и т. д. Сладкие пироги начиняют разными видами ягод).

На празднике среди приглашенных находились и японские офицеры Спиртное подействовало на них очень быстро. Японцы настаивали, чтобы я выпил с ними. Я воспользовался моментом и сказал им, что из всех напитков предпочитаю сладкие. Тогда военные налили мне портвейна. Я попробовал спиртное первый раз в жизни, и мне оно понравилось. После первой рюмки была вторая и так далее…

Праздник закончился глубокой ночью. Большинство гостей были изрядно пьяны, но не мой дед Филипп. Я видел, что мой отец тоже плохо стоит на ногах (на моей памяти это было только однажды). Гости вернулись в город около 10 часов вечера. Глубокий снег лежал по краям дороги, он искрился бриллиантовым светом, воздух был чистым и морозным. Я помню, что ехал в санях с дьяконом из нашей церкви и вдруг меня начало рвать. Всё чем я набил свой живот, в секунды оказалось прямо на рясе дьячка. Мне было ужасно плохо. Я не помню, как мы вернулись домой (не знаю, что случилось с дьяконом), помню, как дверь открыла мама. Как она набросилась на отца, позволившего мне напиться. Отец даже не сопротивлялся. Мама стала хлопотать около меня, работники в доме сочувствовали ей. Ничего не помогало. Я хотел мира и спокойствия, шум мне только мешал.

На следующий день я проснулся только после обеда. Здоровье моё слегка поправилось, но я чувствовал себя глубоко несчастным. Атмосфера в доме стояла ужасная. И тогда я дал себе слово, что не притронусь к алкоголю и винам, какие бы они хорошие не были пока мне не исполнится 18 лет.

Кроме моего любимого ослика, мне доводилось кататься верхом и на наших рабочих лошадях. Они были специальной породы и выращены для тяжелых работ. Кони были большие и спокойные, ими легко было управлять. Мне же не давала покоя мысль прокатиться на настоящей скаковой лошади, которой была, например, кобыла мать любимого отцом скакуна. Лошадь была красавица, цвета блестящего вороного крыла с белыми чулками на ногах и белой звездой во лбу. Кобыла прекрасно ходила в санях, но не любила скакать галопом. Все домашние боялись ездить на ней верхом, опасаясь её сварливого нрава. Я много слышал об этом в доме и, действительно, ни разу не видел кобылу под седлом. Но особо я не верил в эти рассказы об опасности езды на ней. Я очень хотел испытать на себе.

Однажды зимой, когда во дворе и на улице лежал глубокий снег, а конюхи ушли на обед, я потихоньку прошел на конюшню и потрепал кобылу за шею. Я знал, что лошадь относится ко мне хорошо. Я часто её гладил и обнимал, когда приходил в конюшню к моему ослику, она ни разу не толкнула, ни ударила меня. Вот и в тот момент кобыла спокойно дала себя взнуздать и дала вывести её из конюшни. Я подвел лошадь к изгороди и взобрался ей на спину (лошадь была высокая). Кобыла вела себя спокойно. Я взялся за уздечку и слегка шлепнул лошадь по бедру. Она спокойным шагом направилась к воротам на улицу. Я был почти счастлив, не верил в противный характер кобылы и представлял, как все домашние будут удивленно обсуждать мои способности.

Как только мы выехали за границу ворот двора на главную улицу Александровска, мне захотелось ехать быстрее. Я ещё раз ударил пятками по бокам лошади (уже ощутимее). Кобыла перешла на рысь, но мне этого было мало, и я, довольно сильно, понуждал её ускорить бег. Внезапно кобыла резко развернулась и понеслась во весь опор назад. Да так быстро, что я и не предполагал. Я ничего не мог поделать с нею, меня охватил ужас. Приближались наши ворота, и я боялся разбиться о них. Уздечка мною была брошена, я схватился руками за гриву лошади и медленно соскользнул со спины. Я упал в мягкий снег прямо перед воротами дома. Полученный опыт навсегда мне запомнился. Помимо того, что я получил урок от отца, я запомнил, что надо верить тому, что тебе говорят старшие и не повторять чужих ошибок.

Медицина в те времена на Сахалине была очень слаба. Я переболел в детстве многими болезнями. Как-то я был сражен дифтерией. В детстве это очень, очень серьезно. Смертность детей была очень высокая. Как только диагноз подтвердился, мне немедленно сделали прививку от болезни. На длительное лечение были назначены болезненые инъекции. Первый укол мне делал военный доктор, который мне нравился, а потом пришла очередь фельдшера. Не знаю, почему он мне не нравился. Может быть, из-за его внешности или манеры обращения. Он постоянно делал всё не так. Когда фельдшер пришел делать мне укол, я завопил на весь дом. Никакие уговоры и обещания подарков от моих родителей не могли меня успокоить. Я кричал «Не хочу его видеть! Не оставляйте меня с ним!» Фельдшер в смущении удалился и позвал ко мне доктора. Болезнь ещё долго терзала меня, некоторые эпизоды я не помню совсем, кроме случая с фельдшером. Родители мои делали всё, чтобы я поскорее победил болезнь.

Летом мне нравилось с отцом купаться и плавать в Татарском проливе. Людям трудно представить, что в морях, омывающих Сибирь можно купаться, но это так. Вода летом теплая, песок на берегу прекрасный и купание безопасное и приятное.

Иногда мы с отцом ходили на охоту, стреляли уток и прочую водоплавающую дичь. Папа никогда не стрелял в лебедей. Он рассказывал мне, как однажды его друг подстрелил лебедя, а вторая птица пара этого лебедя поднялась высоко в небо и с высоты ударилась оземь рядом с первым. Не захотела жить без своей пары. На отца эта история произвела сильное впечатление, и он никогда не стрелял в этих красивых и гордых птиц.

В девять лет я однажды нашел в одном из выдвижных ящиков в доме красивый блестящий дамский револьвер. Он выглядел как игрушка. Позже мне рассказали, что это оружие для защиты дам и носится обычно в дамских сумочках. Я нашел и патроны к нему. «Ради Бога, — сказал отец, когда узнал о моей находке, — Будь осторожен, оружие очень опасная вещь!» Мне бы очень хотелось носить оружие. Я представлял, как с гордостью продемонстрирую его друзьям. Но отец был категорически против выносить оружие на улицу.

Мои друзья подбивали меня проверить револьвер, мальчишкам хотелось пострелять из него. Поначалу я отвечал, что отец не разрешает. Но вскоре поддался их уговорам, самому было любопытно. Я согласился с товарищами, но сделать это не выходя из нашего двора. Мы незаметно прошли в нашу баню, которая была довольно большой и стояла в конце двора. Трое мы заперлись в бане и достали револьвер. Один мой друг сказал, что знает как обращаться с оружием, и я предложил ему выстрелить первому. Он взял пистолет в руку направил на стену, нажал на курок, но… ничего не произошло. Затем повторил его действия второй мой друг. Результат был такой же. Тогда я сказал: «Хорошо, отдайте его мне. Видимо, что-то сломалось в револьвере». Будучи уверенным, что ничего не произойдет, я направил ствол себе в висок, чтобы проверить свой вывод. Нажав на курок, я тоже не услышал выстрела. Не знаю для чего, я перевел револьвер на стену бани и нажал на курок… Первое время мы не поняли, откуда этот громкий хлопок. Я глянул на револьвер, из ствола поднималась тонкая струйка дыма. На стене виднелся след от пули. Этот урок обращения с оружием я запомнил на всю жизнь.

 

Нам детям очень нравилось играть в войну зимой. Мы сооружали крепости из снега, делились на два лагеря: одни были за белых, другие за большевиков. Крепости наши были прочными, так как поливались водой, и мы использовали ледяные глыбы. Дети сражались снежками, и это было очень весело. Не знаю почему, но меня всегда выбирали командиром одной из сторон.

В десять лет меня стали интересовать девочки, увлечение было невинным. Я, конечно, был влюблен в одну из них, девочку нашей школы и моего класса. Наши родители были дружны. В период Рождества и рождественских каникул я всерьез считал, что она самая симпатичная в мире. Я пытался по моим детским представлениям сблизиться с нею, но все мои попытки не имели успеха. Я искал повод, чтобы поднести ей подарки, однажды даже подарил флакон духов. Но ответная реакция была не та, что я ожидал. Это была моя первая неразделенная любовь. Позднее, когда мы покинули Сахалин, я узнал через несколько лет, что моя первая любовь уехала на материк и вышла замуж в Советской России.

С другой стороны, одна из горничных (у нас их было несколько, в том числе подростков) начала интересоваться мною. Я провожал её до дому, иногда проводил с нею время. Девочка позволяла мне поднести её сумку, обнимать, но без поцелуев, разве что чмокнуть в щечку. Я думал она меня чему-нибудь научит, но я не имел представления чему…

Лето и на Сахалине было прекрасным и насыщенным трудами на земле. После тяжелой сельскохозяйственной работы молодые люди веселились: устраивали вечеринки, танцевали, пели. Также отдавая себя всецело веселью, как и днём работе. Бывало, что эти игры заканчивались заполночь в стоге сена. После чего у многих девушек наступала беременность. Я, естественно, видел, как этот процесс происходит у животных. Но знаний о половой жизни представителей человечества у меня к этому возрасту не было. По-видимому, время моё ещё не настало, я полагал. Хотя участие в вечеринках я принимал с удовольствием. Было много молодежи из города и ближайших сел на этих гуляниях, особенно когда урожай был собран. Были скачки лошадей, моё любимое увлечение. Я наслаждался народными песнями и плясками и самим видом этих праздничных гуляний.

Летом наша семья, обычно, ездила к родственникам в деревню Рыковское, расположенную в 40 километрах от города. В этой деревне жили Сапега родители моей мамы Елены Григорьевны Петровской (1895−1969). Вся наша семья ожидала с нетерпением встречи с родственниками. В те времена расстояние в 40 километров по грунтовой дороге было достаточно большим. Мы добирались на лошадях до Рыковского целый день. Переезжали живописный перевал обозом из нескольких телег. Останавливались в пути для приема пищи. И лишь к закату достигали цели своего пути.

Конечно, путешествие было наполнено непередаваемыми ощущениями, насыщено событиями (встречи с красотами природы, редкими животными тайги и т. д.) Для меня время пролетало незаметно. К тому же нас очень ждали в Рыковском. В селе это было событием.

Все жители села (не только родственники), которые знали нашу семью, собирались на большом дворе Сапег, где уже стояли столы накрытые яствами. Пили, закусывали, произносили здравницы, танцевали практически до утра. Под утро взрослые добирались до постелей. Мы дети к этому времени уже спали после долгой поездки на свежем воздухе.

Жизнь в селе отличалась от городской. Сельчане и вставали раньше городских и заканчивали сельский труд далеко после заката солнца. Одни из них ухаживали за скотом, другие работали в полях. Мне нравилось выезжать с дедом на поля. Я даже помогал ему набирать овес для наших конюшен. Мне нравилось учиться работать с косой. Неподалеку от села протекала широкая спокойная река, полная рыбы. Вечерами или рано утром мы с дедом часто рыбачили.

 

 

с. Рыковское

 

Сельские девчонки интересовались городскими детьми, и мы часто играли с большой толпой местных. Мальчишки же выказывали недовольство и часто дразнили нас городских. Они не были в восторге от вмешательства в их устоявшиеся отношения.

В 1923 году остров Сахалин был и вправду очень благополучен. Население процветало. Никто не вел разговоров о политике. Японские войска на острове относились к местным дружелюбно. Они не вмешивались в деятельность гражданской администрации. Большинство населения считало, что подобное положение продлится некоторое время. На самом деле это было не так. Судьба готовила сахалинцам очередной поворот событий.

В 1924 году в город проникли слухи, что японская сторона ведет переговоры с советским правительством о передаче северной части Сахалина СССР. Конечно, нам были неизвестны детали переговоров, но в том, что они имеют место, верило большинство островного населения. В сентябре к нам в дом прибыл командующий японским военным гарнизоном генерал Такасу. В конфиденциальной беседе генерал подтвердил моему отцу, что Северный Сахалин вскоре будет возвращен России. Такой поворот дел озадачил моих родителей. Мы знали, чего ожидать семье в случае нашей поимки большевиками. Наша семья уже несколько лет находилась в черном списке у новой власти.

Решение об оставлении Родины принималось очень трудно. Особенно переживал дед Филипп, ему приходилось столько лет упорно и тяжело трудиться на родной земле, чтобы достичь благополучия семьи. Он никогда бы не сколотил приличного состояния, если бы сам не трудился, как «каторжный». Чем он виноват, что смог поставить бизнес семьи и не завесить от капризов судьбы? Да, он направлял значительные средства на поддержку Белого движения, после падения монархии. Потому, что дед был убежден, что существовавший строй был благом для России. У нас всё ещё было черное золото — уголь. Я слышал от него, что дед направил Сибирскому правительству, борющемуся с большевиками около полумиллиона рублей золотом. Ассигнации были обесценены на территории России и Петровские собрали сумму золотыми царскими монетами.

Когда в Александровске высадились японские войска, дед продолжил разработку угольного месторождения. В 1924 году Петровские продавали в Японию качественный сахалинский уголь и преуспели в этой торговле. Забрать с собою рудник семья, конечно, не могла и оставаться на острове, было опасно. Об этом шла беседа отца с японским генералом Такасу. Они решали будущее семьи Петровских. Высоко поставленный японец дал отцу совет. Одна из самых могущественных в Японии финансовых корпораций «Мицубиси» заинтересована в приобретении рудника Петровских. Высококачественный уголь (антрацит) пользуется в стране огромной популярностью и компания готова взять его в разработку. «Мицубиси корпорейшен» готова дать работу и людям, работающим на руднике. За право разрабатывать уголь на руднике с конца 1924 по начало 1925 года компания предоставит семье Петровских возможность выехать с Сахалина, так скоро, как будет необходимо. Это совпадало с мнением деда Филиппа покинуть остров как можно скорее, чтобы не стать жертвами нового режима. Соглашение было подписано.

В документах Полномочной Комиссии ВЦИК отмечено имущество семьи Петровских: 8 домов на главной улице города, кирпичная фабрика мощностью 20000 кирпичей, большой участок земли вдоль ул. Александровской, угольный рудник Петровских, остаточной стоимостью 9195 руб.50 коп. (ГИАСО, ф.23)

В беседе с сыном автора воспоминаний Николаем мне стало известно, что Петровские очень надеялись на компенсацию их имущества со стороны большевиков. Существовала договоренность, что, если СССР при передаче японцами рудника выплатит номинальную его стоимость «Мицубиси», то японская компания выплатит эти деньги Петровским. Как известно, Полномочная комиссия ВЦИК по приемке Северного Сахалина не выплатила за рудник ни копейки, национализировав его для нужд страны. Семья обманулась в своих ожиданиях. Находясь в Японии они не получили компенсации. Тогда между японцами и семьей Петровских появилась первая трещина в отношениях. (Прим. — Г. С.)

Теперь японская сторона стала под разными предлогами затягивать исполнение подписанной с семьей Петровских сделки. Пока проходили эти согласования, случилось ещё одно из ряда вон выходящее событие, заставившее нас ускорить отъезд с Родины. Первого декабря был День Ангела моего деда Филиппа. Обычно, в этот день мы собирали множество гостей и отмечали праздник всей семьёй. В 1924 году событие решили отметить скромнее. Только самые близкие и хорошо знакомые были приглашены на ужин. В этот день Ангела снег покрыл весь город, после обеда начался сильный ветер. Он переметал сугробами улицы и дворы… В доме шла подготовка к праздничному ужину. Несколько гостей, несмотря на начавшуюся сильную метель, пришли пораньше и сидели в гостиной, коротая время за чаем. Метель усилилась, и многие гости не пришли, ссылаясь на непогоду. В доме находились родные и те, кто жил поблизости. Среди гостей был японский капитан адъютант генерала Такасу

Город Александровск в последнюю зиму пребывания Петровских на Сахалине

Будучи старшим из детей, я был баловнем родителей, и мне было позволено остаться на ужин со взрослыми. Старшая сестра была с прислугой на кухне; другие дети под присмотром няни находились в детской. Обеденная зала, как это принято в русских домах, соединялась с кухней переходом. Она, действительно была огромных размеров даже для залы. Посередине комнаты стоял большой длинный стол, уставленный яствами. Японский капитан сидел через стол напротив моего деда. Моё место было справа от именинника через два стула. Метель за окном ещё более усилилась. Её завывания были слышны, несмотря на оживленную беседу и двойные окна комнаты. Всё были веселы, наслаждались выпивкой и едой, когда внезапно дверь в залу распахнулась и две темные фигуры в масках оказались с торца стола. Не говоря ни слова они открыли огонь из револьверов в сидящих за столом. Комната быстро наполнилась дымом от выстрелов. Я спрятался под столом и оттуда слышал продолжение стрельбы нападавшими. Японский капитан лежал на полу в луже крови, вытекающей из раны на груди. В моей голове стучал вопрос, что случилось? Я понимал неординарность происходящего. Окинув быстрым взглядом комнату на секунду приподняв глаза над скатертью, я не увидел за столом никого. Лихорадочно соображая, что мне предпринять, я увидел одного из нападавших в маске склонившегося над раненным японским капитаном. Я видел, как человек в маске выстрелил лежащему в голову и бросился к выходу. На полу под столом два смутных силуэта катались в рукопашной схватке. Импульсивно я бросился вдогонку убегающему в маске, что стрелял в японского капитана. Рядом с офицером со стороны двери в кухню валялся револьвер. Я поднял его, нажал на спусковой крючок… выстрела не последовало. Теперь, осмотрев пистолет, я уже понимал, что все патроны израсходованы. Не знаю, откуда у меня взялись силы, я бросился вслед за убегающим мужчиной, вскочил ему на спину и стал наносить удары револьвером по голове. Человек повернулся, и сбросил меня на пол. Очутившись на полу, через дверь в кухню мне открылась картина, как моя сестра набросилась на человека, целящегося в меня, и боролась с ним, не давая стрелять. Она была младше меня. Я по-прежнему не понимал, что происходит. Что-то липкое и теплое мешало мне видеть. Рукою я протер глаза и увидел, что ладонь вся в крови.

Один из нападавших оставив в покое мою сестру, бросился в комнаты дома. Вдруг наступила мертвая тишина во всём доме. Мне представилось, что все мои близкие убиты, было очень страшно. Выстрелов не было, но дым от стрельбы висел в воздухе. Вернувшись в зал, где видел на полу две борющиеся фигуры, я разглядел небольшую фигуру моего деда, бесстрашно борющегося с верзилой в маске. Запрыгнув на спину человека, я сорвал маску и стал царапать его лицо с криками «Ты убил мою маму и папу!» Я продолжал свои действия пока нападающий получил сильный удар в спину от деда. Руки его были скользки от крови. Он отпустил меня и бросился на кухню. Дедушка был очень зол, но мы дали грабителю уйти.

Дед сказал: «Пойдем, посмотрим, как там остальные». Бедный японский капитан выглядел, как мертвый, кровь растекалась не только по его рубашке, но и по лицу. К счастью, позже мы узнали, что он будет жить. Офицер получил два ранения. Второе, что видел я, в голову оказалось не так опасным. Пуля прошила обе щеки, не причинив серьезного вреда.

В кухне никого не было, но на улице мы нашли маму. На её лбу были следы крови. Прислуги нигде не было. Через распахнутые двери в дом намело снега. Мы не знали, что случилось с отцом. В детской мы нашли остальных детей и гостей, которые, к счастью не пострадали. Дед был рассержен, он спрашивал, почему взрослые гости не кинулись на помощь. Те ссылались на отсутствие оружия и благодарили Бога, что спаслись и остались живы. Через некоторое время во двор прибежали японские солдаты на выручку нам. Их привел мой отец.

Ещё через несколько минут дом наполнился японскими полицейскими и докторами, как японскими, так и русскими. Японский капитан был очень слаб, первая пуля пробила ему легкое. Его нельзя было транспортировать, и мы отвели ему одну из спален нашего дома. Японские доктора нас посещали постоянно, за дверями спальни офицера был поставлен караул. Русский доктор тоже приходил к нам. Моя рана оказалась легкой, врач её обработал и перевязал. Он сказал, что пуля только оцарапала мне скулу.

На следующий день нас собрали вместе для дачи показаний. Перед этим японцы сказали нам, что арестовали участников нападения на семью. Японская разведка работала достаточно хорошо. У них были списки прибывших на Сахалин за последние дни с адресами проживания. Японцы допросили девушку из нашей прислуги, которая вспомнила, что её недавний любовник очень интересовался расположением комнат в хозяйском доме. Она не знала ни его имени, ни места жительства. Японцам не составило труда выйти на его адрес, они обыскали несколько подозрительных домов. В одном строении военные обнаружили мужчину притворившегося спящим. Его подняли с постели и допросили. Человек отрицал, что был накануне около нашего дома, он настаивал, что ночью никуда не выходил. На вопрос откуда у него на лице следы царапин, мужчина ответил, что их оставила его подруга. Парень не знал, что уже допрошенная девушка опровергла его алиби.

Хотя налетчик всё отрицал, проверка показала, что он и был тем человеком в маске, с кем боролся мой дед Филипп и которому я расцарапал лицо. Японцы арестовали и второго подельника, который не очень запирался. Парень только просил отметить, что убивать они никого не хотели. Только напугать. Всего по показаниям налетчиков в банде участвовало 5 человек. Они недавно прибыли с материка с целью устранить нашу семью. Посылавшие их люди пояснили, что, если при налете бандитам достанутся драгоценности, золото и другие ценности семьи, то это будет оплата за их службу. Налетчики через одну из горничных узнали план дома, распорядок домашних и назначили время нападения, 1 декабря, когда все домашние соберутся вместе. Конечно, они не могли представить, что среди гостей будет японский офицер.

По плану двое налетчиков должны были ворваться внутрь дома и открыть стрельбу. Ещё один стоял на дверях на случай помощи и пресечения побега гостей. Два других бандита перекрывали вход в дом и во двор с улицы. Дверь им открыла прислуга. Двое в масках, что ворвались в залу, опешили, увидев за столом японского офицера. Начали беспорядочно стрелять по сторонам. Бандиты, конечно, опасались вооруженного японца. Когда капитан упал на пол, сраженный пулей бандита, налетчики посчитали его притворившимся. Один из них выстрелил в голову с целью добить японского офицера. В этот момент дед Филипп решил вступить в борьбу за свою жизнь и жизнь домашних, он набросился на второго бандита и повалил его на пол. От неожиданности налетчик выронил револьвер. Первый бандит, который стрелял в капитана, оглядев зал и не увидев никого, испугался (он решил, что скоро прибудет помощь хозяевам). Налетчик видел, как выбежал из дома мой отец и даже стрелял ему вслед. По счастью для нас бандит промахнулся. Это он, вернувшись в комнату, сильно ударил меня в спину. Третий бандит, который стол на дверях в кухню видел попытки мамы выбежать из комнаты. Он дважды стрелял в неё, но пули попали в бочку. Тогда бандит ударил маму по голове револьвером.

Поняв, что их план провалился, бандит бросился бежать к своему дому. Два члена банды, стоявших на улице всё поняли и тоже испуганные скрылись в пурге. В это время мой папа, перебежав улицу к японским казармам, позвал на помощь через часового солдат. Вскоре всё закончилось. Пока японцы со слов отца поняли, что произошло, нападавших простыл и след.

Я был героем дня. Все, кто приходил в наш дом, поздравляли и хвалили меня. Я не считал свои действия геройскими. Поступки мои были скорее импульсивными, необдуманными.

Японский капитан поправлялся несколько недель. Всё это время он жил у нас в доме. Вооруженная охрана из солдат была и у дома и с улицы. Домашние носили с собою револьверы. Даже у меня был револьвер, когда я спал, он лежал у меня под подушкой.

Что, действительно, мне досаждало, так это моя рана головы. До нападения я учился в школе успешно, но после происшедшего стал плохо усваивать школьный материал. Я не помнил даже то, что знал до этого. Отец нанял для меня репетиторов по нескольким предметам, но дополнительные занятия эффекта не приносили. Так продолжалось вплоть до того, как мы отправились в Японию в 1925 году.

В конце концов, японский капитан стал поправляться, потребовалось ещё шесть месяцев, чтобы его здоровье восстановилось полностью. Я видел его незадолго до того, как мы покинули Сахалин. Офицер вернулся на службу в армию и был в относительном порядке. Иногда по дороге в школу я видел и наших налетчиков, бредущих под конвоем из тюрьмы на допрос. С одной стороны мне их было даже жаль. После допросов они выглядели ужасно. Приговор этим людям был вынесен в начале 1925 года, но бандиты не были казнены, что обычно происходило с подобными преступниками по японским законам. Однако налетчики содержались в тюрьме. Перед приходом большевиков оккупационные власти не хотели создавать поводов для конфликта с русскими.

Семья Петровских полным ходом готовилась к выезду с Сахалина. Как я писал выше, была зима 1925 года. Татарский пролив был во льду. Существовали два пути выехать на японский о. Хоккайдо (цель нашей поездки) Либо по зимнику на юг острова обозом или через освобождающийся ото льда пролив на ледоколе. Ледокол, который приходил в Александровск являлся составной часть японского военного флота. По традиции императорского военного флота на его борту в походе не могли находиться ни женщины, ни дети. К нашему удивлению японцы специально для перевозки нашей семьи на время изменили статус военного корабля. Чтобы Петровские добрались до Японии самым безопасным путем.

Дед Филипп ещё оставался в Александровске, чтобы распорядиться недвижимостью, раздать друзьям имущество и домашний скот… Он присоединился к нам уже в Японии, прибыв следующим рейсом. Как я уже упоминал, дед подписал соглашение с Мицубиси корпорейшен по угольному руднику. Конечная сумма сделки мне была не известна. Контракт был подписан, но чиновники не торопились выплачивать деньги, мы должны были получить всю сумму по прибытии в Японию. Компания выкупила на тех же условиях наших лошадей и конюшни. Японцам достался и наш чистокровный скакун, и красавица его мама. Так одним зимним днем мы погрузились на ледокол, отходящий в Японию.

Японский ледокол на рейде Александровска

 

Пребывание на иностранном судне было вполне комфортабельным. Команда занималась своими обязанностями, кормила нас продуктами европейской кухни. Моряки были очень добры к детям. Они играли с нами и отвлекали от грустных мыслей.

Первый день похода ледокол крушил лед пролива. Никто из нас не ощущал дискомфорта, кроме моей мамы, на которую напала морская болезнь. На второй день, когда ледокол, миновав льды, вышел в открытое штормящее море, морская болезнь распространилась на всех, включая и моего отца. Я чувствовал себя, как в тот раз, когда меня вырвало от портвейна. Никто из домашних не мог смотреть на еду. Команда ледокола проявляла беспокойство о нас, советовала, как победить морскую болезнь. В те времена судно было неустойчивым, плюс к этому погода испортилась не на шутку. Корабль бросало с волны на волну, кренило с борта на борт, иногда он танцевал, повторяя цифру 8. Ледокол всё же прибыл в порт Отару на о. Хоккайдо. Море успокоилось, когда мы входили в акваторию порта. Внезапно я вспомнил, что при мне всё ещё находится огнестрельное оружие револьвер. Перед выездом с Сахалина отец меня предупредил, что опасно брать с собою на корабль вещи, запрещенные к ввозу в Японию. Что мне было делать с револьвером? Оставить или выбросить за борт? После тяжелых раздумий я решил расстаться со своим «другом». Потихоньку я добрался до борта, убедившись, что никто меня не видит, бросил револьвер в воду.

Грусть от расставания с Родиной на некоторое время перебило другое смутное чувство, что мы спасены, мы вместе и главные проблемы семьи позади…

 

Эпилог

Годы скитаний семьи Петровских по странам и континентам, не могли не сказаться на укладе их жизни. Могилы близких людей разбросаны по всему континенту от Сахалина, Японии, Китая до Германии. Но Петровские не винят в своих злоключениях никого, такова жизнь, как говорят французы. Как я уже упоминал, в 1951 году Константин Константинович с родителями и сестрами переехал на постоянное место жительства на австралийский остров Тасмания в г. Лонсестон, где возглавил местную клинику. Природа, климат, да и история острова напоминала Петровским их родной Сахалин. Здесь на острове увидело свет новое поколение семьи, которое знает о Сахалине только по рассказам родителей. У Константина Константиновича и его жены Кэтлин родились три девочки и мальчик (1959 г. р.), Заведующий отделением эндокринологии в медицинском центре Флиндерского университета, профессор медицины этого же университета, Николай Петровский является также вице-президентом и Генеральным секретарем международной организации известной исследованиями в области вакцин лечащих проблемы иммунодефицита, сахарный диабет, проблемы эндокринологии. Он является основателем Vaxine, компании, финансируемой США, национального института здравоохранения по разработке новых вакцин технологий. Николай Петровский разработал вакцины против гриппа, гепатита В, аллергии Стинга, малярии, японского энцефалита, бешенства и ВИЧ, автор более 90 статей и монографий, и является постоянным приглашенным докладчиком международных вакцинных конференций.

Сны о России долгие годы не давали покоя автору опубликованных воспоминаний. Получив в сентябре 1992 года приглашение губернатора Сахалина В. П. Федорова посетить Родину, Константин Константинович очень обрадовался и засобирался в дорогу. Но преклонный возраст и чрезмерное волнение в ожидании встречи с Родиной не позволили осуществиться давней мечте. 16 апреля 1995 года К. К. Петровский скончался от инсульта.

В 2004 году, работая в областном архиве, я обнаружил письмо Петровского в правительство Сахалинской области с обратным адресом. У нас с женой доктора Кэтлин и его дочерью Ирэн завязалась переписка. Женщины семьи Петровских с гордость писали мне о нынешнем главе семейства Николае, о его заслугах в медицине, о его увлечении русской кухней, русской культурой. Я узнал, что, несмотря на фантастическую занятость по работе, Ник увлеченно собирает сведения о семье, пишет историю Петровских. Разумеется, я хотел встретиться с этим человеком, как можно скорее. Мы списались, обменялись рядом материалов, но поездка всё оттягивалась. Не секрет, что тур на зеленый континент не из легких. Неожиданно, пришла помощь от земляков. Семья одной из уроженцев нашего п. Мгачи Е. Поташниковой (Федоренко), проживающая в австралийском Сиднее по моей просьбе встретилась с Петровскими. Их гостеприимный дом в Сиднее и стал местом нашей фантастической встречи в октябре 2013 года. В Сидней приехали на встречу не только Ник, но его жена Шарен и родная сестра Лиза. Языкового барьера не было совсем. Где было трудно передать нюансы повествования, помогала переводом мгачинка Елена.

Результатом бесед и полученных воспоминаний (переводом, которых я занимался месяц) явились материалы, изложенные мною в статье.

Конечно, взгляд автора мемуаров достаточно субъективный, но разве не был таким, же субъективным предложенный нам взгляд на историю Сахалина долгие годы?

Вчерашние каторжане подняли в городе угольный бизнес, построили большой кирпичный завод, из которого и сегодня сложены ряд александровских зданий, несколько домов на главных улицах города… Даже одна из улиц города носила имя Петровская (в честь семьи)… Предположим, что истина где-то посередине? Я получал огромное удовольствие при чтении страниц о детстве в Александровске, о быте сахалинцев, при описании природы наших мест…

Я видел восторг и в глазах детей Константина Константиновича, когда они пересказывали его рассказы о Родине. Ник высказал уверенность, что теперь то он точно выполнит мечту отца и дедов и побывает на их Родине. Будем ждать в гости и новых материалов (Ник ждет документы из японских архивов).

 
 

 

Автор статьи с Николаем Петровским в Сиднее октябрь 2013 года

Новости Сахалина и Курил в WhatsApp - постоянно в течение дня. Подписывайтесь одним нажатием!
Если у вас есть тема, пишите нам на WhatsApp:
+7-962-125-15-15
Автор: Григорий Смекалов, 21 ноября 2014, в 15:54 +7
Комментарии
Написано 22 ноября 2014, в 23:11
какое интересное повествование о моем земляке и истории его семейства! большое спасибо Вам за проделанную работу! можно я дам ссылку на Вашу статью в группе "Краеведы Дальнего Востока"?
+2
Написано 23 ноября 2014, в 10:55
Без проблем Сандра.Надеюсь, я перевел мемуары близко к оригиналу. Тема Каторжного Сахалина и подобной истории Австралии увлекательна. Общаясь с эмигрантами я всегда отмечал светлое и радостное чувство по отношению к малой Родине. Чего не увидишь в изданных книгах на Родине.
+1
Написано 23 ноября 2014, в 11:04
Григорий Смекалов, спасибо, сейчас создам в той группе тему и дам на Ваш материал ссылку, приглашаю Вас присодиниться к этой группе, там Вы найдете людей с похожими на Ваши интересы, Вы есть на одноклассниках?
+2
Написано 23 ноября 2014, в 11:36
Сам не регистрирован. Терпеть не могу анонимов, через это ОК. Но на женину страницу забегаю по её просьбе. Там альбомы семьи, дети ...обновляю, добавляю, комментирую...
+1
Написано 16 июня 2018, в 03:24
Уважаемый Григорий Николаевич! С большим удовольствием прочитал Ваш труд, раскрывающий неизвестные страницы нашей нелегкой истории. Как многого мы не знаем, как многое утрачено безвозвратно. Такие истории про наше уже далекое прошлое многое дают для осмысления кто мы, что же произошло с нами в те нелегкие времена. С уважением - Александр
+1
Уважаемый гость, чтобы оставлять комментарии, пожалуйста, зарегистрируйтесь или войдите
Имена на обелиске
Имена на обелиске
Ведерниковский Станок
Ведерниковский Станок