Сахалинские каторжанки. Мемуары 18+. Продолжение
Рот заклеить скотчем
Мать сидит, скучает, смотрит на мой здоровый аппетит:
— Инка, хватит жрать, толстой будешь, никто замуж не возьмёт!
Я уплетаю огромный бутерброд с маслом и красной икрой:
— Чего так? И толстых, вроде, берут.
— Берут, но симпатичных, а ты посмотри на свой огромный нос, маленькие глазки, тонкие губы и куцые пепельные волосёнки.
— Ну спасибо, мамочка, утешила! — я обиженно ухожу с бутером во двор.
А там все такие обжоры: ходят, жуют хлеб с икрой да маслом, ну на худой конец, с маслом без икры, но зато обильно посыпанный сахаром. И это… играют в скалки, жмурки, городки, прыгалки через скакалку или по квадратикам. Где уж тут растолстеть! Нет, жирок у меня на пузе был, ни без того. Но это ж Сахалин, кто без жирка, тот зиму лютую не переживёт. Это сейчас зимы помягче стали, а в моём детстве зимы, ух, какие были!
— Холода — не оправдание для обжорства! — возражала сто килограммовая Валентина Николаевна. — Береги фигуру смолоду.
— Но ты же вышла замуж!
— Я только после свадьбы начала толстеть.
— Но не бросил же тебя муж.
— Не бросил, но самой с таким весом неудобно, тяжко.
— Мам, не подменяй понятия, не перевешивай свои желанья на подростка.
— Ну я ж тебя предостеречь хочу!
— Вогнала в комплексы, а потом чего-то хочет.
Я снова ухожу во двор, оставив мамку с её сто килограммами (при росте — метр пятьдесят семь) и в полном, полном отчаянье:
— Как дальше жить?
Тётя Люся Бурганова, имея тот же рост и тот же вес, как моя мать, точно знала ответ на вопрос, как похудеть:
— Надо рот заклеить скотчем и ходить.
Но как физически это выполнить, она не знала, ведь с заклеенными скотчем ртами, их точно бросят мужья!
Ай люли, люли, люли,
разжирели гули,
не могут наш покинуть двор.
Какой позор, позор, позор!
Моё приданое
Отцовский сарай — это ларец-кладенец: инструменты там всякие, горы уже ненужных книг по электрике, запчасти, бутылки (их сдаём в магазин) и чемоданы со всяким хламом. Встаю на две табуретки и достаю самый верхний чемодан, открываю, а там часы. Куча, целая кучища часов от больших до маленьких, и все в разобранном виде. Ужас как прикольно, как в сказке! Закрываю чемодан и тяну его в дом — рассмотреть чудо механизмы получше и не спеша.
— Мам, а что это за старый чемодан с часовыми механизмами?
— А это твоё приданое, доча. Зря ты его раньше времени узрела, мы с отцом планировали торжественно вручить его на свадьбу.
— Да брось!
— А вот те и брось. Забыла, как ты маленькая все часы в доме отвёрточками раскрутила? И орала «Я буду часовым мастером»! Мы новые часы купим, ты опять... Снова купим, ты снова... Даже наручные не пожалела.
И тут я вспоминаю: примерно в пятилетнем возрасте сижу, пыхчу, раскручиваю наши самые красивые часы — янтарные. Так вот же они! У-у, как жалко.
— Мам, а чё вы мне руки не поотрывали?
— А вот когда оторвали, так ты и успокоилась.
— Так вот же они, руки, — протягиваю я матери свои пальцы.
Валентина Николаевна смотрит на мои ручки:
— Не, не вижу. Вон часы на стенке, сможешь разобрать?
Я прячу кулачки за спиной и мотаю головой:
— Не, жалко, денег стоят.
Мамка устало ставит чемодан на стол:
— Собирай все часики обратно.
После недели бесполезных мучений, подхожу с поникшей головой к родителям:
— Вы правы, нет у меня больше умелых ручек. Оторвали! Низкий вам поклон за это, предки. Спасибо.
И чемодан с моим приданым навечно перемещается на чердак, туда где живёт маленький крот-часовщик. Пущай сидит себе, починяет... А я детям сказку про это напишу.
Музыкалка
Росла я девушкой деятельной, во всех кружках перебывала, только в музыкальной школе пока не была. Пристала к матери, та поморщилась:
— Иннуль, ты же ни в один кружок долго не ходила, а музыкалка ведь платная.
— Ну, мамулечка-красотулечка, я стараться буду и не брошу никогда-никогда, уж больно баян люб сердцу моему!
И пошла я баянное дело изучать у худрука нашего Владимира Летягина за отдельную плату, через кассу проведённую. Училась я серьёзно: выучила ноты, кнопочки на баяне запомнила, музицировать научилась совсем простенькую мелодию «Дождик». Но тут одна заковырка образовалась, оказалось, что у меня нет музыкального слуха.
— Слух баяну не помеха! — говорил деда Вова, он как мог, старался, на пенсию не хотел.
Я тоже старалась, ведь слёзно обещала родителям музыкантшей стать.
Прошёл год. Выучила я композицию «Дождик» наизусть, без нотной тетради. Сыграла её парадно перед матерью и отцом, встала, положила баян на стул, откланялась и сказала:
— Спасибо вам, милые мои, за тепло, за заботу, за деньги заплаченные, но сил моих женских больше нет!
Батя аж крякнул, а мать заплакала от счастья:
— Спасибо, доча, за сбережённый тобою наш семейный бюджет на следующий год.
Бальные танцы
Ба! Во Мгачи приехала чета Никитиных — мастеров спорта по бальным танцам. Они пришли в школу b сказали нашим учителям:
— Будем ваших детей обучать бальным танцам, пусть приходят в Дом культуры на второй этаж.
И школьники валом повалили в их кружок. Я тоже. Два месяца — отборочный тур. Мне очень нравилось осваивать этот вид искусства! Но по истечении срока, девочку Инночку выставили за дверь в связи с профнепригодностью.
— Ну да, в такт не попадаю, слуха у меня нет, — бурчала я уже дома — И без вас знаю, что в такт не попадаю и что слуха нет!
Иван Вавилович послушал мои стенания, послушал и вывалил на стол три литра самогона первача:
— А пойдём, дочь, я этим танцорам Никитосам взятку за тебя дам!
Я беспомощно закатила глаза:
— Вот ты дурной, нет? Ты видел этих неземных людей? Они ж не из нашего мира! Они ни пьют и ни едят, они святые!
— И в туалет не ходят?
Я удивлённо-строго посмотрела на отца:
— Конечно!
Иван потёр лоб:
— Ну тогда ничего не поможет. Иди, дщерь, надевай болотные сапоги.
— Зачем?
— На рыбалку пойдём. Мы ж с тобой сцым и серем! А чтоб посрать, надо ещё и пожрать. И это... тужурку накинь потеплее.
Матюкать так матюкать
Родители поругались. Но отец то у нас, ясно дело, дурной: как проснётся, так с утра до ночи и матерится. Не, у мамки нервы железные, но и они порой сдают. Вот стоит она как-то у окна, роняет скупые слёзы и пялится на общежитие для шахтёров, что напротив нашего дома. Я оторвала голову от книги:
— Мам, чего ты плачешь?
— Потому что тятька у тебя дурак. А давай-ка соберём ему чемоданчик и вон в то общежитие жить отправим!
— Давай! А надолго? — я знала, что приезжие шахтёры там живут временно, а потом уезжают, или шахта их обеспечивает квартирами, а новую квартиру я очень хотела.
— Навсегда! И найдём себе нового папку.
— Нового? — нет, на нового я не была согласна. — Мам, а ты можешь собрать свои сопли в кулак и отматерить паршивца ещё хлеще, чем он тебя.
Мать размякла и попыталась улыбнуться:
— Могу. Я попробую. Ладно.
— Попробуй, попробуй. Может, он того и ждёт. Я зря что ли книжек по психологии начиталась?
Мать ещё раз слабо улыбнулась, и я объяснила Валентине Николаевне, что такое «выработка адреналина» у особо неординарных особей, таких как наш Иван Вавилович. И она, вроде бы, поняла. А кода отец вернулся с работы, мать встретила его десятиэтажными вывертами-перевывертами. Ванятка аж присел в испуге. А потом ничего, привык: как только он раскрывал рот на мать, Валька раскрывала двадцать своих ртов, и жизнь налаживалась!
И ведь странное было дело, на меня батянька никогда не матерился. Хотя нет, ни странное. Не ждал же он ответных матюков от ребёнка? А от супруги, видимо, ждал. Жаль, что поздновато дождался. Надо было мне ещё в детском саду книги по психологии почитать. А?
+7-962-125-15-15