"Синяя птица" с белыми пятнами

        История есть история, в ней есть приятные и неприятные эпизоды, но историю надо принимать такой, какая она есть – история рассказывает о том, что было…

 Ёсико никогда не рассказывала о пребывании в тюрьме и своей лагерной жизни... Но журналистке Елене Чекулаевой удалось разыскать людей, помнящих "лагерную" японку. Удача состояла в том, что реабилитированный Петр Буинцев был не посторонним для Ёсико...

...Дело на Петра Буинцева было заведено органами НКВД в 1937 году. Из-за пререканий с преподавателем студента художественного училища Буинцева лишили стипендии. Вместо того чтобы смолчать, он пошел к директору училища и выпалил: «Что же такое происходит?! Это что, времена Александра Третьего вернулись?! Закон о кухаркиных детях опять подняли?!»

Петр Буинцев

     После чего уже не студента Буинцева, а "врага народа" увезли на допрос. Спустя положенный срок погрузили с многочисленными заключенными в «телячьи» вагоны и отправили в Котлас (Архангельская область). В первом лагере — Котласе — заключенные жили на плавучих баржах, работали на вырубке и сплаве леса. Буинцев попал в среду уголовников. Те сразу распознали в Петре чужака-интеллигента.

      Спасла Петра от неминуемой гибели на лесоповале его начитанность (очередной плюс книголюбам - Г.С.) Из рассказов журналистке:

     — Пересказывал Конан-Дойла, Майн Рида, Жюля Верна и даже Вольтера, «Философские письма». Да-да, и Шиллера, и Гете, но... на блатном языке. Иначе они не поняли бы. Слава богу, недолго я «тискал романы». Меня перевели в Вятлаг в 39-м. Там я и встретился с Ёсико... Прибыл этап с женщинами. Все, конечно, бросились к проволочному ограждению. Я перелез первым и увидел японку. Ее отвели в каптерку, переодели в ватник, на котором сохранились пятна крови убитого солдата, дыры от пуль, выдали уродливую шапку. Я смотрел на нее и говорил ребятам: «Смотрите, жемчужина в навоз попала!» Она будто вся светилась. Даже лагерная одежда не могла скрыть ее красоту.

 Интересен факт, что на вопрос журналистки о возрасте Ёсико Петр не задумываясь ответил лет 20. На самом деле Окада было в ту пору 39 лет. И это в жутких лагерных условиях...Есть чему поучиться у японских женщин.

Определили ее в мою бригаду- продолжал Петр — лес рубить и сучья жечь. С рубкой у нее, конечно, ничего не получалось. Я делал это за нее. По-русски она немного понимала, но говорить не могла. Знала, правда, одно слово «штидно», что означало «стыдно». Да мне самому было стыдно за все происходящее. Ведь этот кошмар происходил в моей стране. А чего стыдилась Ёсико?! На Лубянке она, конечно, многое поняла, и закалка у нее чувствовалась крепкая.

 Конвой женской зоны на улицах Александровск-Сахалинского 40-е годы

В этом гнилом болотистом аду Петр Буинцев впервые почувствовал себя счастливым. Он влюбился.

— Окада редко вспоминала Японию. Единственное, о чем она рассказывала несколько раз, так это об удивительном рассвете, а здесь, в лагере, за деревьями и высоким забором она не могла увидеть восходящего солнца.

Тогда Петр решился на отчаянный поступок. Он сказал Окаде, что поздно ночью ждет ее у входа в лазарет. «Только надо быть очень осторожной», — предупредил он. Никем не замеченные, они пробрались на чердак. И около часа сидели в полной темноте, затаив дыхание, и вот бледный рассвет высветил верхушки елей. Окада не могла оторвать глаз. В этот момент они забыли о лагере, о многочисленных автоматчиках на вышках.

— Был еще один радостный день в лагерной жизни Ёсико, — вспомнил Петр Никитович. — Видимо, что-то человеческое осталось в лагерном начальстве, и оно неожиданно вернуло ей кимоно, отобранное при поступлении в лагерь. Иногда на самодельной сцене в столовой она выступала с танцами. На сцене Ёсико преображалась. Перед самым Новым годом, когда мы возвращались с работы, Окада подбежала ко мне и сунула какой-то сверток, произнеся одно слово: «Подарок». Первое, о чем я подумал: «Наверное, еда». Когда развернул серую тряпицу, то увидел миниатюрное карликовое деревце (Бонсай- Г.С.). И сразу вспомнил рассказ Ёсико: сколько труда, терпения надо приложить, чтобы его вырастить. Проволочками осторожно обматывают ветки, маленькими палочками закрепляют ствол...

 Потом их разлучили ...навсегда. Петр полагал, что японка сгинула в лагерях... Ёсико отбыла срок "от звонка до звонка".

  В 1949 году корреспондентка московского радио поехала в город Чкаловск (ныне Оренбург) делать репортаж. В то время, по истечении десяти лет заключения, Окаду освободили, но она не имела права уехать в Москву. С трудом устроилась работать санитаркой в местный госпиталь. Корреспондентка увидела ее на рынке. По приезде в Москву она взволнованно рассказывала коллегам: «Вы даже не представляете, кого я встретила на рынке в Чкаловске. Японку! Изумительно красивую! И знаете, что она там делала? Рисовала чудные акварели и портреты. Их быстро раскупали».

   Вскоре послали запрос о переводе Окады в Москву, в Радиокомитет. В то время в японской редакции практически отсутствовали специалисты. Перед войной многие, кто знал язык, оказались «японскими шпионами»: профессор Невский погиб в застенках Лубянки, и Ленинскую премию ему присудили посмертно; академик Конрад тоже просидел в тюрьме долгие годы.

   Окада стала работать диктором в Москве. Образный язык актрисы удивлял слушателей, они постоянно ей писали.

          В 1950 году из Хабаровска в Радиокомитет перевели двух бывших военнопленных японцев — Акиру Сейто (он стал лучшим другом Окады) и Синторо Токигучи. За него Ёсико вскоре вышла замуж. Казалось бы, наконец-то в жизни все устроилось. Но мечта о театре, несмотря на лагеря, унижения, так и не перестала быть мечтой. И Окада поступила в ГИТИС на режиссерское отделение ...      в пятьдесят три года.

 Театральная карьера Окады началась в Театре им. Маяковского. Тамара Лукина, бывший литературный помощник директора театра Николая Охлопкова (Народный артист СССР, лауреат 6 сталинских премий, профессор ГИТИСа,соратник Мейерхольда В. - Г.С.) рассказывает: «Впервые Охлопков привел ее в театр в конце 50-х. Очень красивая, невысокая. Он тогда сказал: «Покажи ей театр, опекай ее, она наш будущий режиссер». Окада никогда не говорила, что десять лет провела в лагерях, и мы даже предположить не могли такое. Никогда не теряла самообладания, никогда не была хмурой. Ее очень любили. Она поставила спектакль «Украденная жизнь» по пьесе японского драматурга Каору Моримото. Постановка стала сенсацией». В 1972 году Ёсико полетела на родину. Билет ей прислал губернатор Токио г-н Минобе. На следующее утро все японские газеты вышли с сенсационными сообщениями о возвращении великой кинозвезды Ёсико Окады. С тех пор она несколько раз посещала Японию, поставила там несколько спектаклей, снялась в эпизодических ролях, но все-таки не осталась на родине. Почему? Ее друг Акира Сейто так ответил журналистке:

— Вернувшись оттуда в последний раз, она призналась: «Пока ты полон сил, энергии и можешь работать, в Японии очень хорошо. Когда же ты не сможешь больше работать или заболеешь, то там будет очень холодно. Я не могу себе позволить жить за чей-то счет».

 Автограф Юрия Гагарина "Токийской розе" Ёсико Окада...

С Валентиной Терешковой...

Всю свою жизнь после лагерей Окада писала во все инстанции в надежде что-то узнать о Рёкити Сугимото. В 59-м в исполком района, где она жила, поступила справка из Верховного суда СССР от 21 октября 1959 года за № 2575/59. В ней говорилось: «Дело по обвинению Рёкити Сугимото, арестованного 3 января 1938 года, пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР 15 октября 1959 года. Приговор Военной коллегии от 27 сентября 1939 года в отношении Рёкити Сугимото по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Рёкити Сугимото реабилитирован посмертно. Член Верховного суда СССР Б. Цырлянский». Тогда об этом никто не сообщил Окаде. Лишь спустя двадцать лет в скромную московскую квартиру пришел помощник прокурора Москвы Валентин Рябов. Он лично разыскал Окаду и рассказал ей о трагической гибели Сугимото.

— Как же Окада восприняла это? — спросила журналистка Валентина Рябова.

— Сказала, что давно предполагала подобное.

...В конце 80-х известный японский драматург Сейто Рен написал пьесу-монолог «Синяя птица», повествующую о жизни актрисы Ёсико Окады. Роль Окады должна была исполнять красавица Огава Маюми. Сейто и Огава специально прилетели в Москву, чтобы показать сценарий Окаде и получить ее одобрение. Она в то время находилась в больнице.

— Я пришел к ней на следующее утро после визита японских коллег и не узнал ее, — вспоминает Акира Сейто. — Лицо осунулось, глаза уставшие, припухшие. Рядом лежал сценарий, весь в пометках красным карандашом. Окада долго лежала молча, а потом произнесла одну-единственную фразу: «Я никогда не рассматривала свою жизнь как цепь любовных похождений». Больше мы об этом не говорили. К сожалению, я слышал, что спектакль в Японии поставили без учета замечаний Окады. Думаю, она об этом узнала. После смерти Окады друзья обнаружили ее дневники. На одной из страниц написано: «Период Лубянки». Только заглавие, и ни одной строчки. Период в Сибири тоже отсутствует. Может, Окада намеренно оставила «белое пятно» в своей биографии?

   Так почему же Ёсико не уехала на родину? Мне видится, что она осуществила таки свою мечту творить в Театре её жизни, бок о бок с соратниками и учениками В. Мейерхольда (чего они  с  Рёкити только и хотели когда-то, в той жизни...), с лучшими и самыми понимающими зрителями... Кто знал, что цена за эту любовь к театру будет столь чудовищная...