Последний лицедей

( Предупреждения от автора: букв много... очень много.)


(Смутные тени грядущего)

Рок-фантазия 

Пять актов и Эпилог



Действующие лица:

1.Алекс Мишин, известный актёр, 46 лет.
2.Владимир Степанович Зотов, пенсионер, 72 года.
3. Эльза, жена Мишина, около сорока лет.
4.Эдичка, сын Эльзы от первого брака, 22 года.
5.Юрий Зимин, актёр, друг и ученик Мишина, 34 года.
6.Лана Зимина, 28 лет.
7.Сергей Миров, оператор.
8.Виктор Картузов, старший оператор Сканирующей Сферы, начальник смены.
9.Василий, бродяга.
10.Михаил Яковлевич, очень богатый господин.
11.Всему Свидетель.
12.Официант.
13. Посетители кафе и прохожие у Храма.

Время действия: Не очень далёкое будущее.

АКТ 1

Квартира Мишиных. Алекс сидит в кресле и пультом переключает каналы телевизора. Чуть задерживается на одном канале. Смотрит. 

Мишин. (один) Что ж, очередная Золушка встретила своего принца. Всё прекрасно. Все в восторге. Кто-то рыдает от умиления. Лучший финал для обывателей. ( с иронией) Трепещите девичьи сердца, и ваш принц где-то рядом!

Входит Эльза.

Эльза. Не занят? Нам надо серьёзно поговорить.

Мишин. Свободен, как никогда и весь во внимании. 

Эльза. Прекрати паясничать!

Мишин. Я слушаю.

Эльза. Алекс, дорогой, прошу тебя, смирись с неизбежным. Это прогресс, - этого не остановишь. (подходит к креслу и бросает журнал на столик, смотрит на экран, затем поворачивается к Мишину) Вот опять пришел счёт. Меня буквально давит это нищенское существование, а ты, упёрся, в этот чёртов ящик и просиживаешь ночи напролёт, и совершенно ничего не желаешь предпринимать.

Мишин. (раздражённо) Дорогая, давай оставим этот беспредметный разговор!

Эльза. (слишком эмоционально всплёскивая руками) Беспредметный!? Если хочешь 
знать, мне просто скоро не в чем будет выйти из квартирного блока, не говоря о приёмах.

Мишин. (с иронией) Да ты что? А груда платьев, шляпок – это уже не в счёт?

Эльза. Всё это впору отдать прислуге. Старьё.

Мишин. Время настало сложное, можно обойтись без обновок. Не голая же ты, в конце концов. 

Эльза. Лучше ты, усмири, свою гордыню и делай то, что делают многие, и, между прочим, не менее талантливые и востребованные актёры. Не будь белой вороной! Даже твой, разлюбезный ученик и близкий друг, и тот, в конце концов, переборол свою актёрскую спесь, и как все нормальные люди, всё же решился пройти через эту, клятую Сферу! И что? Мир не рухнул, - устоял!

Мишин. (зло, вскакивая с кресла) Что?!

Эльза. А ничего плохого! Живут с Ланой припеваючи. Ни в чем не нуждаются, исправно оплачивают счета и мало того, - два-три раза за год, посещают самые модные курорты за рубежом. Ты только подумай! Сколько свободного времени! Ни тебе; ни съёмок с зубрежкой ролей, ни изматывающих в конец репетиций, а денежки, - и заметь – не малые, день-деньской, так и капают на счёт!

Мишин. (с издевкой)” Кариес не проблема, если с вами Лингор!” Довольно! Уймись, ты, наконец! Ты же прекрасно знаешь, что стоит пройти мне Сферу – и всё, прощай свобода… прощай творчество. Мой образ станет использоваться без моего желания. И замечу, подобная реклама – это не худшее.

Эльза. А мне нравится. Смотрел новый ролик? (поёт) “Лингор, цветы и травы с Альпийских гор!”

Мишин. (взбешённый) Заткнись! Что ты понимаешь своими двумя извилинами!

Эльза. (бросается к дивану и горько, наигранно плачет) Ты меня совсем не любишь. Ты… ты меня ни во что не ставишь. Я для тебя пустое место… (вскакивает и выбегает из комнаты, громко хлопнув дверью)

(пауза)

Мишин. (один) Бежать! Бежать в суету улиц! От быта, от повседневности, от наболевшего… от себя! Бежать! 

(пауза, Мишин быстро и нервно ходит по комнате)

Улицы переполнены рекламой фильма” Прокуратор Иудеи”. Рейтинги просмотров растут, звонкая монета капает на счета продюсеров, а я скоро окажусь не у дел. В каждой афише, в каждой рекламе небольшая, но очень важная добавка, на которую не всякий обыватель, увы, обратит внимание. Но для меня это словно высечено топором… ножом по сердцу: “В последний раз, знаменитый актёр наших дней, Алекс Мишин, в живом воплощении в историческом блокбастере…” Боже! Даже запрет на игру вживую, то, что для меня трагедия – превращено в фарс, в рекламный трюк, в раскрутку, ради получения ещё большей прибыли. А дальше что?

(пауза)

Что случилось с родным Отечеством? С Отечеством, что всегда, даже в самые мрачные времена своей истории, оставалось оплотом истинного искусства и культуры. Цитаделью, обиняком стоящей на возвышение – примером духовности для всего разнополярного мира. Всё рушится под напором воинствующего вещизма и мздоимства. Под напором многоликой интервенции закордонной культуры, из которой, как из контекста, вырвано далеко не самое лучшее. И чего стоит, этот жалкий оправдательный лепет адептов новой культуры требованиями сегодняшнего дня. Бред! Всё дело в презренном металле, в возможности делать деньги без моральных обязательств в обнажающей сути насущных проблем. Ведь теперь главенствуют совершенно иные проблемы, - проблемы надуманные, привнесенные извне своеобразной пятой колонной, раздирающей изнутри, ослабленное и больное государство. И всё это, не без львиной помощи быстро возрождённого класса нуворишей, чьи дети, чьи внуки знают родной язык в приделах разговорного. Черпающие свои знания в заграничных ВУЗах, и потерявших исконные, родные корни своей великой культуры. Нет, не все – но, увы, большинство.
Разгул шоу-бизнеса. Вакханалия пресыщенных жизнью на глазах простых, живущих от зарплаты до зарплаты, людей. Все таблоидные издания, все ток-шоу телевизора, сверх меры перегружены диктатом образа жизни очень богатых, вознесенных на запредельную высоту знаменитостей, в большинстве своём, весьма недалёких, пустых, и во многом потерянных людей… Тусовка…

Открывается дверь и входит Эдичка в наушниках, жуёт жвачку, молча, смотрит на Мишина минуту- другую и выходит. Пауза.

Вот так всегда, ни слова, ни реплики. Ни работать, ни учится. (горько) А ведь был прекрасный мальчишка. Любознательный. Ласковый. А теперь – равнодушный. Со мной почти не разговаривает. Да и с матерью не очень-то разговорчив, из всего разнообразия слов чаще всего звучит фраз: “Денег дай” (вздыхает) Не знаю, что сможет спасти этот мир: любовь, красота ли, но губит его равнодушие.

Возвращается Эльза.

Эльза. Прислали приглашение на корпоратив. Банк “Витязь”, празднует свой юбилей. Достойная оплата.

Мишин. Выброси в корзину. Ты же прекрасно знаешь моё отношение к этим мероприятиям.

Эльза. (недовольно) Вот так всегда. Ни себе, ни людям. А могли бы жить по-человечески…

Мишин. По-человечески? Это как?

Эльза. Нормально жить. Не экономить на мелочах.

Мишин. (иронично) Твоё умение перевернуть всё с ног на голову – всегда меня восхищало. Этому не научишься, с этим надо родиться. Лучше приготовь выходной костюм, мне надо выйти из дома. Здесь я, как в темнице.

Эльза. Я тебе не домработница. Сам найдёшь! (уходит)

Мишин достаёт костюмы один за другим, примеряет навскидку перед зеркалом, наконец, отбирает один.

Мишин. (один) Это подойдёт. Не столь яркий, и не совсем деловой. Не к фининспектору иду. Просто хочу побыть один. Поброжу по улицам, посижу в кафе. Здесь покоя не будет.

Начинает переодеваться.


Занавес 











АКТ 2

Небольшое кафе. Полупустой зал. Мишин за столиком один. Медленно пьёт. Бармен и несколько посетителей за столиками. Всему Свидетель за соседним столиком и всё время наблюдает за Мишиным. Слышится звон дверных колокольчиков, появляется Зотов. Проходит и останавливается у столика Мишина.

Зотов. (Мишину) Вы позволите?

Мишин. (подымая взгляд) Пожалуйста. Здесь свободно.

Зотов располагается за столиком визави, официант приносит заказ. Зотов преступает к еде, но затем обращается к Мишину.

Зотов. (участливо) Вам плохо?

Мишин. (удивлённо) Мне? Почему вы так решили?

Зотов. У вас все ваши переживания на лице. По всему видно, - жизнь вас крепко взяла за горло своей неумолимой хваткой…. Вы не подумайте, - я вас сразу узнал, хотя и не слишком часто провожу время у экрана телевизора и редко бываю в кинотеатрах. В этом кафе, я уже не один десяток лет. Не люблю, понимаете, резких перемен. Поэтому, прошу прощения, и присел к вам за столик. Здесь я всегда сижу.

Мишин. Спасибо за соучастие! Вы абсолютно правы – жизнь взяла меня за горло! Но ничего, переживу…

Зотов. (внимательно смотрит на Мишина) Вам надо бы выговориться. Снять с души кокон защитной оболочки и открыться. Это в иной раз, здорово помогает, уж поверьте мне, старому, я сам много раз бывал в подобных ситуациях, когда практически нет надежды на лучшее.

Мишин. (удивлённо) Выговорится? О чём?

Зотов. О наболевшем! Это чуть уменьшит боль и поможет пережить, пока время не излечит окончательно.

Мишин. (иронично) Вы что – психотерапевт?

Зотов. (с улыбкой) Да нет, скорее всего, законченный альтруист-одиночка… неизлечимый хроник альтруист. Говорите, - я готов выслушать всё. Мне всё интересно, а времени у меня предостаточно. Пожалуй, не на одну печальную повесть хватит…

Мишин. Что повесть будет печальной, вы уже изначально уверены, ещё не услышав ни слова, - неужели столь плохи мои дела?

Зотов. (неожиданно вставая, протягивает руку Мишину) Владимир Степанович Зотов, пенсионер, на заслуженном отдыхе. Человек далёкий от искусства, но смею вас заверить, - от равнодушия ещё дальше.

(пауза)

Мишин. (задумчиво) Я даже не представляю с чего начать?

Зотов. Начните с сегодняшнего утра, так будет много проще…

(пауза)

Мишин. Утро, как утро, ничего собственно экстраординарного не произошло… если отбросить житейские, семейные проблемы, но и они, увы, как следствие предыдущих моментов жизни. Всё связано в тугой узел, и мне трудно нащупать конец…

Зотов. (одобряюще улыбается) Вы не на сцене, и не в кадре видоискателя. Можете говорить, как вам заблагорассудится. В свои немалые годы, я научился слушать других… хотя возможно и слишком поздно. (вздыхает) С возрастом, если и не все, то очень многие, становятся терпимей, что ли, мудрей ли…

Мишин. Что вы думаете, об искусстве нашего времени вообще и о шоу-бизнесе в частности? Мне интересно мнение человека со стороны.

Зотов. (после недолгой паузы) По моему мнению, а я могу заблуждаться, - это далеко не равнозначные категории, хотя что-то общее, безусловно, есть, как бы это не камуфлировалось, не скрывалось. И мне кажется, что этот искусственно рождённый симбиоз – прямая заслуга средств коммуникаций и новейших разработок в сфере высоких технологий, поставленных на службу производства развлечений. Культура стала более доступной для большинства. Стало совсем не обязательным прочитывать толстенные тома литературных произведений, пытаясь самостоятельно добраться до сути, шаг за шагом продвигаясь по лабиринтам сюжетов. Достаточно просто нажать нужную клавишу – и перед тобой любой из величайших шедевров культуры – экранизирован, озвучен и где-то, а это самое опасное, упрощён к пониманию. Некая стилизация, подгонка под общий, усреднённый уровень восприятия. Всё это оказалось неизбежным для массовой культуры, способной с экранов телевизора говорить с миллионами, которые могут выбирать, голосуя собственной клавишей на пульте выбора программ. Если есть выбор – значить есть рейтинг просмотров, и всё нанизывается на общий стержень – эксклюзив мало востребован – значить, не угоден. Не угоден продюсерам, получающих от количества просмотренной рекламы свои дивиденды. Не угоден тем, кто просто разучился думать и анализировать, и привык получать всю информацию в разжёванном и легко усвояемом виде. Вот об этом я сожалею, как многие иные патриоты культуры, а не эрзац-суррогата, что в большинстве своём нам и преподносится. Вся культура, практически вся, - стала массовой. А по моему разумению – этого не должно быть! Или может я не прав? Но я не вступаю в споры на форумах. Не приглашают меня и на разнообразные ток-шоу. Я не просто не удобен, я и опасен, как человек здравомыслящий и не принимающий чужих стандартов и вне любых форматов. Меня никто не убедит, что 90-60-90 - это эталон красоты для миллионов, а Сева Дегтярёв король эстрады. Впрочем, здесь и личное, - мне этого не надо! Я живу своим миром! И в нём, уверяю вас, много прекрасного и возвышенного!

Мишин. (удивлённо) Похвально… хотя это значит, что вас полностью устраивает позиция стороннего наблюдателя?

Зотов. Да, если угодно! Я никого не хочу переубеждать… (вздыхает) Я просто устал…

Мишин. А вы слышали о Сканирующей Сфере Главного Образа?

Зотов. Приходилось, правда, издали. Какие-то отголоски; рекламы ли, споров ли – не помню. И, как я начинаю понимать, именно в этом суть вашей нынешней проблемы?

Мишин. (вспыхивая) Проблемы – это мягко сказано – это смерть для искусства в целом! Вы, простите, если не секрет, кто по основной профессии?

Зотов. О! Моя профессия слишком далека от высокого искусства – в прошлом, я инженер-строитель!

Мишин. Вот вы, перед началом строительства составляли проект, всё просчитывали и лишь, затем строили, созидали, создавая что-то вполне ощутимое и зримое, начиная с нулевого цикла – с фундамента?

Зотов. (удивлённо) Приходилось. И не раз.

Мишин. Вы, конечно, использовали для собственных расчётов машины, - я имею в виду компьютер, хоть я дилетант в строительном деле, но я подозреваю, что это именно так.

Зотов. Да.

Мишин. Вот вы: на бумаге ли, в памяти компьютера ли, создавали предварительный… ну, как это сказать – образ будущего объекта, его виртуальное, но вполне законченное воплощение. Это ведь так?

Зотов. Ну, да, в общих чертах – да!

Мишин. Но вы на этом не останавливались? Я имею в виду чертежи и проекты. Вы доводили дело до конечного результата, - в этом случае – это сданный под ключ строительный объект?

Зотов. Почти всегда… (улыбается) за редким исключением.

Мишин. Вот-вот! Вы не довольствовались только виртуальным воплощением своей деятельности. А вот нас, я имею в виду актёров, принуждают пользоваться именно этим - виртуальным воплощением. В этой пресловутой Сфере, при помощи разнообразнейших сенсоров, запоминающих устройств и ещё целой кучи иной аппаратуры, с актёров снимают своеобразную матрицу, некий штамп образа, где присутствует буквально всё; голос, эмоции, жесты, телодвижения.

Зотов. Н-да, Довольно занимательную историю вы мне пересказали, милейший, замечу я вам.

Мишин. (грубо) Извините! Я ещё далеко не всё, как вы выразились, “пересказал”. Следующий этап, - сценарист, под неусыпным оком команды продюсеров, пишет сценарий по выбранной теме, а режиссёр – а то и несколько – это тоже веяние последних лет, разыскивают в общей базе данных, где тысячи, десятки тысяч подобных матриц, нужные типажи актёров. Затем в дело вступают программисты, которые, буквально за несколько дней монтируют нужный фильм. Теперь в этих действиях не требуется живого участия актёров, как и не требуется декораций, для этого существуют матрицы фона. Желаете Древний Египет – пожалуйста, к вашим услугам. Желаете марсианские пески – нет проблем – нужная клавиша всегда под рукой.

Зотов. Насколько упрощается процесс…

Мишин. И не только упрощается, но и затраты, что не маловажно в этом мире чистогана, сведены к минимуму – уменьшаются в разы. И тебе ни съёмочных площадок с всегдашней толкотней актёров и обслуживающего персонала, последних, как известно много больше. Ни скандалов, сопутствующих почти каждому дню съёмок… ведь по сути людей нет! Лишь компьютерные персонажи, да программисты с операторами.

Зотов. (жестом останавливает говорившего) Может, выпьем что-либо посерьёзнее? К этому разговору, как никогда, подойдёт родная сорокоградусная, а то у меня от ваших рассказов в горле запершило.

Подзывает официанта и делает заказ. Пауза. Официант приносит заказ, Зотов разливает, оба пьют.

Мишин. Если вдуматься, то киноиндустрия в целом благодаря Сканирующей Сфере, стала зарабатывать огромные по всем меркам деньги. Получая на каждый полновесный вложенный рубль такую сверхприбыль, что и торговцам оружия и не снилось. И это последнее, решило всё. Буквально несколько месяцев назад, я присутствовал на съёмках, где был занят в качестве актёра в одном, ныне очень известном фильме. Сейчас он в прокате и делает неплохие сборы – не буду вдаваться в подробности, но скажу к слову, - там, из двадцати задействованных персонажей – ваш покорный слуга один, да, да - вы не ослышались – один, играл вживую!

Зотов. Потрясающе! А как же гонорары актёрам, - я имею в виду тех, чей образ, облик ли, не знаю, как правильно выразится – был использован?

Мишин. Ну, здесь, скажем, - не всё так плохо, скорее наоборот. За использование матрицы, актёрам идут неплохие отчисления, в зависимости от объёма проката и показов на экране телевизора. И даже, если образ актёра не востребован довольно продолжительное время, он всё же получает отчисления из специально созданного фонда ежемесячное пособие, вполне достаточное, что бы ни умереть с голода и не оказаться на улице. Так же, сразу после записи матрицы, по выходу из Сферы, здесь же, каждый получает кредитку с разовым перечислением. Это своеобразный бонус, в прямой зависимости от Категории актёра, а Категория – это тоже изобретение Продюсерского Центра вкупе с Профсоюзами.

Зотов. (задумчиво) А может, это всё не так уж плохо, как вы себе представляете? Многие актёры имеют гарантированный заработок.

Мишин. Вот именно, - большинство так и говорит. Наивные! Они ещё не понимают, что следующей ступенькой “прогресса”, будет полный отказ от матриц актёров. Зачем платить? Наука высоких технологий развивается семимильными шагами в движении вперёд, и не за горами время, когда исходный материал будут брать прямо с улицы. Причём за очень небольшую плату…. А то и задарма, извините за грубость. Любой обыватель спит и видит себя на сцене и согласится без всяких условий пройти Сканирующею Сферу, - только предложи. Но и это не придел новшествам, в конце концов, создадут суперкомпьютер, могущий не только создавать запланированное действие, используя заданные матрицы образов, а создавать для своих же творений весь исходный материал, объединив всю накопленную информацию о миллионах матриц и на базе этого создавать, некие комбинированные персонажи… и привет – актёрская профессия умрёт… умрёт живое искусство….

(пауза)

А ведь уже многие смирились с таким положением вещей, я имею в виду актёров. И даже мой, любимый и очень талантливый, ученик.

Зотов разливает и оба выпивают.

(Мишин продолжает) Это убьёт актёрское мастерство и талант, данный от Бога. Это прямая дорога к стагнации творческого начала, что присутствует в сфере разумного изначально. Уже и сейчас ощущается застой и затхлость в новых “шедеврах” большого кино. Кинотрюки, компьютерная графика, музыка, наконец, - не спасают положение. Да, я забыл сказать; есть один, не маловажный фактор, который для меня в корне неприемлем, - ваш образ, ваша матрица, называйте, как вам заблагорассудится, не в этом соль, - может быть использована и без вашего желания, по инициативе Продюсерского Центра, - это выходит уже их интеллектуальная собственность. Лично я, не хотел бы, что бы мой виртуальный двойник с экрана телевизора, денно и нощно, уговаривал обывателей покупать шампунь от перхоти определённой марки… или резиновые изделия разового 
пользования.

(пауза)

Знаете, Владимир Степанович, ведь теряю не только я, несколько я – теряет весь цивилизованный мир, - это прямая дорога в Некуда. Искусство сцены, актёрство в частности, перестанет в любой мере учить добру, нащупывая скрытые от посторонних струны душ многих, противостоять умножению зла в этом мире, который и так, к великому сожалению, погряз во зле под самую завязку. Вы прекрасно знаете, - не с Луны свалились и не первый день живёте, - всё так же, как и тысячи лет назад, на этой планете процветает рабство, жертвой террора может стать почти каждый, даже совершенно не причастный к политике индивид. За любую возможность иметь больше, - могут просто убить – это проще и много легче, чем заработать самому. А кинематограф, - я говорю о лучших его проявлениях – может и не излечивал полностью людские пороки, но всё же, хоть как-то, уменьшал их влияния на человека и учил добру. Это была высокая трибуна, с которой можно было запросто говорить с миллионами. И этого теперь не будет. Вместо простых и насущных идей добра – пропаганда вещизма, прямая и скрытая реклама товаров, и где-то, что очень и очень опасно, - пропаганда некого образа жизни и просто поведения в обществе, исподволь оплаченная толстосумами. 
Вы не подумайте, - я не революционер, я не против частной собственности на средства производства и не против накопления капитала вообще. Я только против безнравственного поведения капитала и его вседозволенности. И это, на мой взгляд, много опасней, чем даже безнравственное поведение нескольких тысяч простых людей. По-моему, а я могу быть не правым, могу ошибаться, но очень страшно и неуютно жить в мире, где правит капитал, единственной целью которого становится прибыль, - прибыль, несмотря, ни на что.

(пауза, молча, выпивают)

Что-то я сегодня разговорился, будто молчал много лет и завтра мне умирать. Извините.

Зотов. (уважительно глядя на актёра) Говорите, без оглядки на меня, - я сегодня расположен, выслушать многое.

Мишин. Получилось то, что и следовало бы ожидать. Авторы сценариев, режиссёры-постановщики, одни из первых оказались под прямым диктатом “денежного мешка”. И о какой свободе творчества, позвольте, здесь может идти речь – если те, кто даёт деньги, решают буквально всё. Могут править диалоги, урезать, убирать и вводить новых героев, согласно своим представлениям о творчестве. Это конец! Я совершенно не знаю, что мне делать и как мне быть?

Зотов. (вздыхая) Да, это для вас нелёгкий выбор…

Мишин. Выбор? (вскакивая в порыве) Его, увы, нет! Не выходить же нам, актёрам, на улицы, в толпу, напялив дурацкие колпаки и вооружившись картонными мечами, смешить и развлекать толпу. Тешить своё самолюбие жалким фиглярством за кусок хлеба. Нет уж, увольте, лично я к этому не готов! Можно ещё смириться, сломать себя, как цельную натуру и жить жизнью спокойной до тошноты, в качестве простого обывателя, сытого и довольного всем бюргера… или же, самодостаточного блогера, последние, кстати, хоть как-то, пытаются донести до других свои взгляды, достучатся, разорвать круг одиночества. Честь и хвала им - они ищут, они находят и в отличие от выше названных бюргеров, не просто бегут от реальности – они её пытаются изменить. Опять же, - не все! Многие, как это ни скорбно, всё же, просто проживают свой отведённый срок, ориентируя свои потребности в общеизвестных рамках лозунга: “Хлеба и зрелищ!”, получая свою заслуженную пайку и часами пяля глаза на экран телевизора, просматривая очередной тысячесерийный фильм о пустых, выхолощенных героях повседневности, с манерной, сладко-приторной игрой действующих лиц – язык не повернётся назвать их актёрами – и с затасканным, до помутнения, сюжетом… А я не хочу так жить! Есть, пить, в свободное время валятся с пультом телевизора на диване и просто размножаться, тиражируя подобных себе, хоть и не увеличивать процент зла, но и не противостоять ему. Отдавая последнему форпосты настоящего, что с таким трудом отвоевало всё человечество за многие тысячи лет нелёгкого пути поиска Истины и Гармонии… Извините за пафос.

(пауза)

Можно бороться! Биться лбом в бетонные стены, выйти на улицы, в толпу, найти неравнодушных и сочувствующих, и, обретя поддержку, вновь поднять цветные знамёна всеобщего передела существующего порядка. Старо! Старо, как миф о всеобщей справедливости и братстве. Надо не разрушать всё до основания, в иллюзорной надежде выстроить что-то новое, лучшее и великолепное на развалинах старого – а всего-навсего менять пути и направления, приоритеты и цели в настоящем, не уповая всецело только на будущее. Жить настоящим…

Зотов. Ну, этого, - я имею в виду полное разрушение – не стоит даже желать. Это всё мы уже проходили неоднократно. Это бесполезная трата времени и ресурсов… в том числе и людских.

(Выпивает крупными глотками водку и отставил рюмку в сторону)

Я стар – я очень стар. Родился ещё в конце двадцатого века. Я прекрасно помню и знаю, то, чего вы не можете знать в полной мере.

(пауза)

Это было время смены формации. Безжалостное время перемен. Начало происходило без большой крови и разрушений – народ был к этому готов. Перемены давно назрели. Но страшное, смею уверить вас, невосполнимое, случилось позже – когда настало время накопления капитала. Это было время неразберихи и полный беспредел. Демократические ценности, о чём говорилось с самых высоких трибун, оказались сплошным мифом – когда дело коснулось материальных сфер. Небольшая кучка прохвостов, я не имею морального права озвучить их имена – пусть сгинут в безвестности – оказались в нужный момент, в нужном месте – в очень опасной для общества близости к власти. Да и к власти, стоит заметить, пришли далеко не диссиденты, не те, кто открыто выступал против ранее существующего режима, которых держали за колючей проволокой и гноили в “психушках”, или просто вышвырнули за пределы родного отечества, а относительно небольшая группа перевёртышей, занимающих и раньше не столь малые посты в государстве. Были даже партийные бонзы самого высокого полёта. И они, в своей сути, воспитанные в лучших традициях продвижения во власть, быстро уловили необходимое напряжение толпы и конъектуру дня, многоопытно и ловко оседлали мутную волну перестройки и вышли на самый верх. На первые роли руководителей государства, диктуя совершенно отличные от прежних моральные принципы. Вместо того, чтобы в нормальном режиме перестраивать экономику – они выбрали самый неудачный, но скорый путь, дающий возможность хорошо хапнуть, - много и быстро. Провели скоропалительную приватизацию, наштамповали для народа пустых, ничем не обеспеченных бумажек, который, как и следовало ожидать, ничего с этого не поимел, - и скупили, на эти же бумажки – себя, при распределении, они не обидели, - огромные заводы, фабрики, сырьевые ресурсы и всё остальное. А на что не хватило бумажек, забрали практически даром, путём доведения до банкротства, с немалой помощью продажных чиновников, которые были не прочь урвать от делимого пирога. И всё это на фоне огульной болтовни с экранов телеканалов, радио и иных СМИ во время хронического безденежья, когда зарплата рабочим и служащим не выплачивалась месяцами… годами. Такое началось, - врагу не пожелаешь. Государство, как структура, по сути, рухнуло и уменьшилось в своих границах в добрую половину.
Ваш покорный слуга, в то незапамятное время, всё же успел, пройдя через мытарство и трудности, окончить ВУЗ и молодым специалистом пришёл на огромный металлопрокатный завод, на должность прораба ведомственной строительной бригады. Уже пылали пожары локальных войн на окраинах, некогда огромной державы. Многие национальные князьки, так же решили урвать по максимуму, и им было глубоко наплевать на кровь простых людей, на разрушенные города. Каждый тащил под себя. За три-четыре года, буквально на ровном месте создавались миллиардные состояния – и это было беспрецедентно в масштабах всей планеты. Я не буду касаться всей глобальной перестройки, - скорее дележа, нажитого не одним поколением граждан. Это долгая история.
Как было сказано выше – я пришёл на завод. Это было уже далеко не лучшее время. Рабочие более полгода не получали зарплату, завод погряз в долгах, и был, как водится – объявлен банкротом. Было введено внешнее управление, для продажи предприятия и всех активов. И завод, я смею вас заверить – действующий завод металлопроката, был выкуплен за смехотворную сумму, - чуть более цены десятка зарубежных автомобилей, не самой престижной марки. И самое страшное – его купили не ради восстановления производства и выплаты долга работающим, уверен вы не за что не догадаетесь, ради чего был куплен этот завод? Ведь в то время, вы ещё были наверно в пелёнках.

Мишин. Зачем?

Зотов. (горько) Его просто порезали на металл и вывезли за границу в переплавку, выручив за это не столь значительную сумму – но зато сразу и без проблем!

Мишин. Вот это, да! Я и не подозревал, что такое возможно. И почему об этом сейчас молчат?

Зотов. А молчат, скорее по тому, что последующие правители: или были сами, где-то косвенно, а где и напрямую, участниками этого грабежа – иначе сие действие не назовёшь, или просто струсили. Парламент вовремя принимал законы, амнистирующие за прошлый беспредел, всё уменьшая сроки давности, ну, а пресса, - она была просто задавлена денежной массой, внезапно хлынувшей из всех щелей нового информационного пространства. Были, конечно, правители, которые хотели изменить существующий порядок, но стоит только было задеть хотя бы одного новоявленного толстосума, как буквально весь мир, все СМИ начинали кричать о конце демократии, о возврате к старому. Да и проблем ежечасных хватало у этих правителей, чтобы браться за разборку в этой сфере. Они прекрасно понимали, что это может вылиться только в очередное перераспределение - не более, а страна пострадает, ибо; и финансовое и политическое положение державы, было не столь стабильно. Некоторые СМИ выступали оппозиционно, кусая довольно больно власть за любые промахи – но их было мало, и они не смогли договориться между собой, из-за своих неуместных, на данном этапе, амбиций. И из-за этого потеряли многих своих сторонников, постепенно перейдя под жёлтые флаги сплетен и диктата гламура.
Это было страшное время, я сам, собственными глазами видел, как плакал Главный Инженер предприятия, совершенно седой и достойный человек, не один десяток лет своей жизни отдавший этому заводу. Но мы, тогда не были в одиночестве, как вы сейчас, - мы вышли на улицы города с протестом, - но так и не достучались до власти, которая, впрочем, всё продолжала делёж. В нескольких выпусках теленовостей, - нас назвали красно-коричневыми и показали выборочные кадры протеста, которые были выгодны другой стороне.
Мы в то время не нашли справедливости. И это был полный крах, и даже не крах старой системы, как утверждалось - крах в душах людских, обворованных и униженных.

Мишин. (ошеломлённо) Это было так давно и наверняка частный случай. 

Зотов. Нет, уважаемый, - здесь, вы, не правы. Это творилось сплошь и рядом. Я же очевидец тех событии, живой участник. Всю свою дальнейшею жизнь, я оскорблённый такой несправедливостью, жил, работал и молча наблюдал за дальнейшим ходом событий. Так что, дорогой мой, - я ценный свидетель той эпохи. Мы тогда получили свободу мысли, свободу слова - но чего стоит эта эфемерная составляющая на фоне тотального бедлама. Убрал пару строк, умолчал чуть или просто не допустил к публикации, по мотивам весьма далеким от политики, мало ли что; закорючка - запитая не там или точка - вот и всё, баста, - вся свобода, бери каску и на Горбатый мост. Может, достучишься до очередной подачки.

(пауза)

Тот человек, который за бесценок купил завод, много позже, стал работать более цивилизованно, в рамках закона. Уже не так часто шагал через головы и не так много разрушил. Только если в силу привычки - а так, жил открыто, не гнушался подавать руки простым людям, когда созревала необходимость в подобном. И это была, - на мой взгляд, совсем не его заслуга, сменилось время, сменились нормы поведения, сменились правители, не мог же этот хаос продолжаться и по сей день, - но я абсолютно уверен, что в душе своей, он так и остался, варваром - это навсегда, - это не лечится; ни временем, ни перевоспитанием. Он и нажил себе состояние во время всеобщей неразберихи - потому что - изначально был варваром по своей натуре. Не будь этого передела, работал он бы где-нибудь в мясной лавке рубщиком мяса, главенствовал, чудил бы и издевался только над своими близкими, - над семьей. Но случилось так, как случилось. С возрастом наш герой стал набожным, делал немалые отчисление в Храмы, и даже в припадке патриотичности выкупил для государства у частных владетелей несколько полотен Врубеля и списки ранее вывезенных за границу икон. Немало жертвовал на благотворительность, регулярно организовывал бесплатные обеды для неимущих, и даже назначил несколько грандов для особо одарённых студентов, - о, ирония судьбы! - в сталелитейных ВУЗах. Детей своих и внуков выучил за рубежом, в высококлассных университетах за немалую плату. Впрочем, они так и не вернулись в своё охаянное отечество. Там за границей было много спокойнее жить и заниматься бизнесом. Не надо было видеть умирающие от безнадеги, от безденежья и алкогольных суррогатов бытовой химии рабочие окраины городов и посёлки аграриев с зарастающими окрест полями. Там не было такого разгула преступности, когда здесь могли убить простым молотком престарелую старушку, несущую жалкие крохи издевательской пенсии домой, - кому-то, в очередной раз не хватило нескольких купюр, для покупки ежедневно необходимой дозы наркотика. В любой момент могли обокрасть, ограбить и просто изнасиловать среди белого дня.

(пауза)

Он умер не так давно. Я не присутствовал на пышных похоронах героя той эпохи. Но сие мероприятие освещалось по всем электронным и таблоидным СМИ. Он так всю жизнь, до последнего вздоха, ругал родное отечество, хотя и имел правительственные награды за заслуги перед ним. Могу прервать повествование и сказать, что и я сам тоже был некогда приставлен к подобной награде, но увидев в списке этого героя - я прямо на церемонии, где вручались эти награды, переборов своё искушение - очень хотелось иметь подобную награду, - отказался. Был скандал, который, впрочем, быстро заболтали и замяли. Несколько раз, он избирался в представительные органы власти. Что самое удивительное, - избирался народом, который он обкрадывал и унижал не один десяток лет.
Мишин. (удивлённо) Вы это к чему, все это мне рассказали, Владимир Степанович? 
Зотов. А вы, любезнейший Алекс, ещё не поняли, не осознали, где кроются корни вашей нынешней проблемы? Всё, от чего вы ныне страдаете, появилось и проявилось далеко не на ровном месте, шлейфом, источником происходящего - и есть, тот безжалостный, не видимый раньше по масштабам, передел собственности. Надо понимать, что власть, что дала возможность таким быстрым, лёгким, но бесчеловечным путём заработать огромные состояния - не могла сама остаться в стороне, всё это вкупе и породило человеконенавистническое отношение к простому, не столь успешному в своих начинаниях большинству. Уже в то время, я слышал, как некие раскрашенные примадонны, одетые излишне нескромно и где-то с явным вызовом, прямо с экрана телевизора, открытым текстом называли простой народ быдлом. Свободных, практически беззащитных от лукавства и лжи, большинство нормальных людей, превратили в рабов обстоятельств.

Мишин. Да вы, Владимир Степанович, — идеалист, да и только! Неужели и вы возжелали равенства и всеобщего братства? С такими взглядами впору; или на баррикады или в монастырь, подальше от повседневной суеты сует.

Зотов. (вспылив) Да нет же! Не надо понимать, всё вышесказанное, превратно, - я никогда не требую глобальных перемен и нового передела в обществе. Как было сказано, - через это, я уже прошёл - и лозунги были под стать. Но мне, как воздуха, без которого невозможно жить, требуется справедливость и равные возможности.

Мишин. (задумчиво) Философия, политика… А знаете, - спасибо вам! Мне как-то стало легче, уютней, что ли в этом мире, если рядом находятся такие, как вы.

Зотов. Без лукавства?

Мишин. Совершенно искренне!

Зотов. Тогда я спокоен за вас, - вы сумеете сделать необходимый выбор. И ещё, не посчитайте за банальность; сходите в церковь. А мне, увы, пора.

Зотов прощается и уходит. Подходит официант.

Официант. Водочки ещё принести?

Мишин. Спасибо, добрый человек, не стоит. Грань. Это уже будет жалкой попыткой убежать из реальности. Мне пора идти.

Официант отходит.

(один) Что ж, в церковь, так в церковь, хуже не будет. Но сначала я хочу взглянуть в глаза своего друга… (уходит)
Следом уходит Всему Свидетель.

Занавес






АКТ 3


Дом Зиминых, первый этаж. Мишин и Лана Зимина.

Лана. Милый Алекс, вы чуть опоздали. Юра только вышел по делам. Увы.

Мишин. (иронично) Да. А мне показалось, когда я звонил у калитки, в окне второго этажа, в свете работающего телевизора, мелькнул до боли знакомый силуэт.

Лана. Что вы, это Юрин дядя с визитом из провинции. (вздыхает) У тётушки опять проблемы со здоровьем, и он записал её в клинику…

Мишин. (иронично) Появилось пара-тройка лишних морщин на лице у тётушки? А может не стоит ломать комедию и просто позвать Юрия ко мне?

Лана. Вы что…

Выходит, Юрий Зимин.

(удивлённо) Юра, так ты дома?

Зимин. Дома, ласточка. Я раздумал идти по делам и остался в кабинете.

Мишин. (иронично) В двенадцать ночи… гм, интересно, какие дела могут быть в это время у законопослушного гражданина и прекрасного семьянина?

Зимин. Здравствуй, Алекс. А я ждал тебя.

Мишин. (иронично) По всему видно.

Зимин. У меня есть бутылочка твоего любимого бренди, может, выпьем?

Лана. Я принесу.

Мишин. Не стоит, выпьешь с дядей.

Зимин. С каким дядей?

Мишин. Из провинции. Кстати, не на похоронах ли последнего, ты был три недели назад, когда нас, тех, кто ещё не прошёл Сканирующую Сферу вызывали в Продюсерский Центр? Или у тебя их много?

Зимин. Дядя один. Я вижу, у нас будет очень серьёзный разговор. (Лане) Пойди к себе, милая. Я скоро буду.

Лана уходит.

Мишин. Что скажешь?

Зимин. О чём?

Мишин. Разве не, о чем? Разве всё так же мирно и светло в этом мире? Разве ты не купился, и не подписал контракт? Сознайся, ведь ещё три недели назад ты это сделал? Просто скрыл и придумал мифического дядю.

Зимин. Так вот ты о чём…

Мишин. Именно об этом, Юра. Мне просто захотелось заглянуть в твои глаза.

(пауза) 

(горько) Ты ведь меня предал.

Зимин. Ой, только не надо пафоса и красивых слов. Все так поступают! Я не хочу быть изгоем и влачить жалкое существование на задворках искусства. У меня семья.

Мишин. Искусства? А ведь, первым делом они убили театр, уничтожив безжалостно искусство живой сцены, в любых его проявлениях. Ты сам это прекрасно знаешь.

Зимин. Знаю, вернее вижу. И что? Времена меняются, приходит новое, и я не хочу прослыть ретроградом. И у тебя, и у меня есть семья. Которые требуют содержания и огромных вложений денег. Или не так?

Мишин. То, что ты пытаешься назвать семьёй, более похоже на некий, взаимовыгодный двум сторонам симбиоз и совместное проживание совершенно чужих друг другу лиц противоположного пола. Семья – это дети. Это начало начал, а не узаконенное прелюбодейство. Здесь я не говорю о семьях, которые не могут себе позволить детей по ряду объективных причин. То другое…

Зимин. Это ты так думаешь, и не более. Твоя семья не лучше моей.

Мишин. (горько) У меня нет семьи.

Зимин. Ну, это уже слишком! Ты много возомнил о себе. Ты просто болен, тебя надо отдохнуть… и побыть одному. Всё тебе измена снится.

Мишин. (горько) А я и так один! И с каждым днём, это становится всё очевидней. Я как загнанный красными флажками волк. Сжимается круг актёров, которые играют в живую. Нас всё меньше и меньше. Остались единицы! В среду, я был в Бюро по найму, и мне сказали открытым текстом, что невзирая за прошлые заслуги и тому подобное, далее цитирую дословно: “По коллегиальному соглашению Продюсерского Центра, Института Кинематографии и Профсоюза Актёров, с первого числа предыдущего месяца, всем актёрам отказывающихся, невзирая на любую причину без исключений, пройти Сканирующую Сферу Главного Направления, категорически запрещено поручать любые, даже самые незначительные роли, в любых постановках.”

Зимин. Что ж ты хотел? Мир меняется!

Мишин. Это конец! Это не мне приговор, - искусству вообще! Это страшно! Это дорога в некуда!

Зимин. Бред! Ты же сам понимаешь, что это бред. Всё что случилось – всё к лучшему. Это движение вперёд!

Мишин. (грустно) Никогда не думал, что мы будем разговаривать на разных языках. Мы абсолютно чужие. 

(пауза)

Как это не страшно даже подумать, но возможно время живой игры кануло в прошлое безвозвратно, как много раньше, ушло вокальное мастерство, замещённое прекрасно сработанной, буквально, чуть ли, не по слогам записанной фонограммой. Неужели я оказался в статусе последнего из могикан… Прощай! И привет дяде. (выходит)

Зимин. (один, ворчливо) Дался ему этот дядя. Ничего, успокоится и поймёт, что был не прав. Извинится, конечно, не извинится, но с повинной придёт.

(входит Лана)

Лана. Ушёл?

Зимин. (вздыхая) Ушёл. Рассорились в конец…

Лана. Мужлан не воспитанный. Я даже боюсь его.

Зимин. (обнимая) Не бойся, моя птичка, я рядом. Я твоя защита. Да и не придёт он больше… наверно.

Лана. Хорошо бы. Любит нравоучения читать. 

Зимин. Внушил себе всякий бред и носится с этим. Если бы все рассуждали, как он, то человечество до сих пор бы жило в пещерах. Мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Иначе просто выпадешь из реальности.

Лана. Ты как всегда прав, милый!


Занавес



АКТ 4

Сцена у Храма. Мишин выходит из Храма.

Мишин. (один) Я раньше просто боялся Храмов. С их величием и великолепием в этих серых буднях. И это даже не гордыня - элементарный страх, что всегда сопутствовал и препятствовал моему желанию переступить порог. Я видел на экране телевизора толпы верующих, таинство церковных служб, - но всегда, вольно или невольно, ощущал себя лишь зрителем, не сопричастным к происходящему. Были, конечно, яркие запоминающиеся моменты в жизни. Когда в былом разгуле, в великолепие пиров, уставший от всего этого, затягивающего и ужасающего по откровенности безумия падения нравов, сквозь невероятный цинизм окружения, к которому и сам, увы, так же причастен, я пока ещё мысленно, перешагивал порог Храма; и падал ниц. Смиренно, настойчиво, с болью, с надеждой просил; "Господи! Прости меня," Но, увы, дальше фантазий дело не шло. Утром, я вновь проходил мимо Храма; суетливо в суетной толпе и продолжал жить своей повседневной жизнью, нимало не задумываясь над другой стороной своих поступков и дел. Так было…

Подходит Василий.

Василий. (жалобно) Подайте Христа ради, три дня ничего не ел.

Мишин. (достаёт бумажник и подаёт купюру) Вот, чем могу…

Василий. (довольно) Спасибо, дай Бог вам здоровья! (отходит в сторону)

Из-за угла выходит Всему Свидетель, прячется в тени и внимательно наблюдает.

Мишин. (один) И вот, именно сегодня, запертый в угол неблагополучными обстоятельствами, теряющий буквально всё, что дорого и необратимо среди простых и явных вещей, - я решился переступить порог. Накануне, я, как и раньше, представлял себе воочию, как вхожу в Храм, - но всё это, опять же, как бы со стороны, как в редкие минуты вдохновения перед выходом на сцену, в желанной и любимой роли... Я вхожу; боль и мука на моём лице, резкий контраст с великолепием церковного убранства; падаю на колени перед священником, и спрашиваю, смиренно, но чётко и ясно: «Отец! Почему ОН в Нагорной проповеди, сказал: Блаженны нищие духом... Почему?"

(пауза)


Это были мои фантазии… Но сегодня я вошёл в Храм. Меня не ослепила, как ожидал, не принизила внутренняя красота и богатое убранство. И только тогда, я с облегчением понял - мир искусственно созданных декораций, остался где-то там; за порогом ли, в другом совершенно измерении ли, - но где-то там, очень и очень далеко. 

(пауза)

Я так не смог подойти к священнику и задать свой вопрос. В единый миг, я уже перерос, перешагнул через его сокровенную суть, что любой ответ, каким бы он не был, уже опоздал и стал чисто риторическим, - и это пугало.

(пауза)

Из Храма выходит Михаил Яковлевич. Заметив Василия, он манит его пальцем. Василий подбегает.

Михаил Яковлевич. Что Вася, выпить хочешь?

Василий. Невмоготу, Михаил Яковлевич, жабры горят!

Михаил Яковлевич. На! (высыпает мелочь в подставленные ладони) Тебе пора бы завязать с пьянством и идти работать. Делать-то, что умеешь? Похлопочу, если надо!

Василий. (виновато) Токарь я! 

Михаил Яковлевич. (смотрит с сомнением) Н-да… Теперь токарь из тебя никакой, шёл бы в дворники, что ли. Пенсию, поди, зараз пропиваешь?

Василий. (виновато) Не на пенсии я, Михаил Яковлевич, - мне всего этой весной стукнуло сорок восемь.

Михаил Яковлевич. (удивлённо) Что!? Мне шестьдесят четыре, и я думал, ты только года на два младше. Допился, дорогуша. Ладно, иди, мне некогда с тобой валандаться. На ещё пару червонцев, поешь хорошо - и не вздумай всё пропить зараз, узнаю (грозно) - больше не подам!

Довольный Василий бежит в открытые двери трактира. Михаил Яковлевич уходит.
Мишин. (один, задумчиво) Вот они - нищие духом…

(пауза)

А я вот остался один. У меня нет близких, с кем мог бы просто говорить обо всём. У меня нет высокой трибуны, с которой, я мог говорить с миллионами, в тайной надежде, что среди них есть те, немногие, кто понимает меня. Она была – но её отняли! У меня нет Бога! От того, что я не согласен с утверждением, что "Блаженны нищие духом". Может это мелочь, ошибка перевода… Но… Я их видел часто, - и как разумный человек имею собственную точку зрения на это сопутствующее зло в движении вперёд. И меня поздно переубеждать. Я хочу верить в Создателя и Спасителя, но я свободный человек. И хочу им остаться. 

(пауза)

И моё нынешнее поражение, отнюдь, не конец всему. Завтра! Завтра, настанет момент истины!

(пауза, Всему Свидетель крадётся вдоль стены)

(с пафосом, наигранно) Эй! Кто там прячется в ночи, палач или шут?!

Всему Свидетель замирает в тени. Пауза.

Даже на этих переполненных в часы пик улицах, - я знал, я чувствовал это всегда, - среди толпы, всё так же, как и тысячи лет назад, бредут наугад одиночки, к собственному и неумолимому финалу на Площади Роз, - но в своих сомнениях, они много выше других - от того и не понятые всеми. Они есть! Они будут всегда!

Мишин медленно, понуро, уходит в противоположную сторону. Всему Свидетель крадётся следом.

Занавес



АКТ 5

Операторский зал, множество экранов мониторов, приборов. Сканирующая Сфера. Мишин почти голый, два оператора в защитных халатах.

Мишин. Всё прошёл, как через врата чистилища. Душ с дурно пахнущими струями, напыления металлопластика. Я готов, господа!

Миров. Вы напрасно волнуетесь. Это совершенно не опасно. До вас через надобную процедуру прошли тысячи и никто, поверьте мне, не пострадал. Сейчас, вы войдете в Сферу, (показывает рукой) а там должны вести себя, как можно естественнее, что ли. Да не мне вас учить! (улыбается) Прочтите, словно вы находитесь перед зрителями, несколько монологов, - все равно каких, - отрывки из прозы на ваш выбор, несколько стихотворений, - любых, хоть детские считалки, особой роли это не играет, и если можете - спойте. Но главное - движение! Представьте, перед вами многотысячная толпа зрителей, и вы должны, вы просто обязаны их не разочаровать. Побольше эмоций, характерных жестов... Если вы готовы, - вперёд! (подталкивает Мишина рукой).
Идите! Там будет музыка, цвет и яркое освещение... только, аплодисментов и оваций не будет. Идите, же! 

Мишин входит в Сферу. Звучит музыка, вырастая из неизвестности, из непостижимой глубины. Сначала Берлиоз — Фантастическая Симфония. Затем Рахманинов, Моцарт, Бах, - без перехода, без ожидаемой последовательности эпох. Звучит рок - н - ролл, в своих разнообразнейших проявлениях; от легкого диско-рока, до хард-рока и хэви-металла - бунтующей бурей звуков, гитарных рифов и пронзительного соло в блюзовых вариациях. Джазовые синкопы сменяются незатейливыми мотивами современной популярной музыки, испанское болеро и следом - французский шансон с хрипловатым голосом певца. Высоцкий, с наполняющим душу восторгом и болью России. Цыганские, тягучие, как бесконечная степь, напевы. Сложные рисунки ритма танцев свободолюбивых жителей гор и соло азиатской зурны. Плакала скрипка, всё заполнял орган. Звучала музыка всех времён и народов, - и он принимал её, пропуская сквозь душу, бурно реагируя при смене формаций мелодий мимикой лица, эмоциональными жестами и движением тела. От возвышенного и вдохновенно-созерцательного, до полного равнодушия и неприятия. Мишин в движении.

Но вспыхнул яркий свет, и ожили в красках стены Сферы, они оказались цветовым и пространственным фоном будущих действий. Мишин читает монологи: Хлопуши, Гамлета, Иванова и другие.

Мишин. (читает монолог)


Зачем же плоть?!
Коли душа мертва,
Рассвет и одиночество, -
Совсем не панацея…
Пред Вечностью,
Лишь на секунду цепенея,
Благословляю я живых,
И суетных в делах!

(взмахивает рукой, будто пытается поразить себя кинжалом и падает)

(пауза, медленно угасают огни, Сфера мертвеет)

Миров. (испуганно) Он умер! Его сердце перестало биться, ровно в тот момент, когда он, согласно известному сценарию, пронзает свою грудь кинжалом и падает бездыханным под ноги веселящийся толпы. Это не вероятно! Я всё видел! Кинжала не было, да и откуда ему взяться в Сфере - но всё приборы констатировали мгновенную смерть! Надо срочно в реанимацию, может, успеем спасти!

Картузов. (озабоченно смотрит на Мирова) Успокойся! Раз все приборы показывают смерть, значить он точно умер. Они не ошибаются. Реаниматоры здесь бессильны, если Сфера мертва. Что бы ни случилось там, (указывает рукой на Сферу) это всё уже за кадром. Для нас подобный финал - сущая находка! Поистине, удачный сегодня денёк!

Миров. (возмущённо) Ты... Вы… Оставьте сейчас же вашу неуместную болтовню - умер великий актёр!

Картузов. Дорогуша, о чём это ты? Надо же - каков результат! (потирает руки) Да не бери, ты всё, так близко к сердцу, - тоже мне, трагедия - умер отец Горио! 

(пауза, Картузов что-то спешит сделать, щелкает клавишами)

Коль умер, - Бог с ним! Но мы то, сделали своё дело. На этих, теперь можно сказать без преувеличения, бесценных дисках, все параметры его творческой личности, - а каков в игре - этот Мишин, даже меня за душу взяло! (мельком смотрит на Мирова) Можно сказать, благодаря нам, он обрёл свое бессмертие! Ну, а мы, грешные души, (добавляет с улыбкой) - бесценную матрицу. Да любая корпорация зрелищной индустрии, двумя руками схватится за этот материал, а это денежки для нас, и, осмелюсь заметить, немалые. Мы свободно можем диктовать свою цену - аналогов больше не будет. Выше нос, не стоит так расстраиваться; бизнес - есть бизнес! Ты только подумай, благодаря нам, нашей неблагодарной работе, Алекса Мишина, увидят, по меньшей мере - этак, миллионов сто восторженных зрителей в самых отдаленных и диких уголках планеты, в разнообразнейших амплуа и в различных постановках. Это ли не слава? Ты прекрасно знаешь, обучен этому - компьютерная графика способна творить чудеса... даже на ровном месте. Уж если на то пошло, - так покойный, должен сказать нам спасибо, ведь после его смерти, только благодаря нашей работе, да простят мне эту невольную тавтологию - его слава возрастет многократно...

Миров. А ты всё - таки, подлец! Я подозревал это давно, но только сегодня получил веские доказательства тому.

Картузов. (глумливо) Так ты что? Умываешь руки? А как же, корпоративный интерес?

Миров. (брезгливо отстраняясь) Да пошёл ты... (уходит)

Картузов остаётся один. Пауза. Смотрит на Мишина в Сфере.

Картузов. (неожиданно, манерно с показной трагичностью) 
И смерть его, как сыгранная роль!
После минуты скорби, -
Взрыв оваций!
(пауза)

Во как! 

Вдруг начинает аплодировать, тихо, затем всё громче и громче. На лице растерянность. Медленно, часто оглядываясь на Сферу, уходит. Пауза.
Входит Всему Свидетель в медицинском халате. Подходит к Сфере, кладёт ладони на прозрачный корпус и смотрит на Мишина.

(пауза)

Всему Свидетель. Неизбежный финал. И предсказуемый. Вечная тебе память. Ты был настоящим… (аплодирует)


Занавес





ЭПИЛОГ


Вид на город. Закат. Всему Свидетель смотрит на город. Затем поворачивается к зрителям.

Всему Свидетель. (один) А город практически пуст. Редкие прохожие, небольшие стайки машин у светофоров. Час пик возвращения домой, после работы и службы давно миновал и большинство добропорядочных граждан, после сытного и столь долгожданного ужина, заняли свои излюбленные места у огромных экранов телевизоров. Кто с бутылкой пива, кто и с бокалом вина - настало время сериалов, время, когда появилась возможность заглянуть за грани собственной жизни; в яркие, насыщенные красками сюжеты приключенческих фильмов, в патоку слащавых и излишне манерных мелодрам, в закрученную и мобильную, по всем законам жанра реальность боевиков, - зрелища на любой вкус. Новая стоканальная система телевизора - подарок всем гражданам города от Продюсерского Центра, - буквально подчинила, заполонила и заполнила всё пространство-время досуга, заставляя каждого, хоть на время, - уйти, убежать и скрыться от реальности промозглых улиц в пелене дождя, от реальности боли и от невыдуманной любви. От несбывшихся надежд, от навсегда утраченной веры, - в царство холёных, приглаженных киногероев, ярких цветов и сказочных интерьеров. Каждый сидящий у экрана, берёт в себя, буквально впитывает то, чего лишён в своём настоящем. Великий писатель и драматург, Антон Павлович Чехов, мне приходилось с ним дважды встречаться лично, ещё в конце девятнадцатого века, в одной из своих пьес прозорливо сказал: «Когда нет настоящей жизни, то живут миражами”. И теперь, когда зрелищное пространство, поистине, не имеет границ – это актуально, как никогда.

(пауза)


Впрочем, что я говорю. Так было всегда. За многие тысячи лет – я тому свидетель - мир не изменился. Всё ещё продолжается эпоха бескрылой любви, больших надежд и маленьких вер. Жизнь продолжается! И ещё неизвестно где лучше, там, (показывает на город) в котле людских страстей и страстишек, пороков… или просто созерцать со стороны, не имея возможности хоть что-то изменить. Видеть преступления других, ложь, насилие… слабость.

(пауза)

А я ведь наказан за меньшее. И скорбно влачу свой крест, бегу по планете из века в век. Давно не от себя бегу, - от тех, кто вдруг оказывается рядом. Они приходят и уходят… а я всё живу. С их болью… Это нестерпимо. (поднимает голову, смиренно) Не прошу о прощение… об одиночестве прошу и забвении.

(пауза)

Появляется Эдичка. Снимает наушники, озирается вокруг.

Эдичка. (удивлённо и растерянно) А что собственно здесь происходит?

Всему Свидетель. (задумчиво) Просто жизнь.

Эдичка. (озирается) А-а…

Всему Свидетель. Выкинь наушники, вздохни глубже и пойдём со мной.

Эдичка. (удивлённо) Куда? Да и зачем?

Всему Свидетель. Я покажу тебе эту жизнь. Истинную. Без прикрас и излишних фантазий. С болью, с горечью потерь и восторгом новых встреч. Где всё настоящее…

Эдичка. Клёво конечно… Но зачем, я и по “ящику” всё посмотрю.

Всему Свидетель. (грустно) Как знаешь.

Эдичка одевает наушники и уходит.

Ушёл… Бог ему судья. Каждый выбирает свою дорогу… если у него есть выбор. У меня его уже нет. Я ошибся более двух тысяч лет назад… и нет мне прощения. И у Мишина его не было, увы. Ему даже было некуда бежать, ему было негде скрыться от этих улиц, от этой толпы. Каждый зря потраченный день - лишь умножал его тоску и боль. Мечта, которую он тайно лелеял, - категорично и навсегда - не могла сбыться. Он ведь понял, что никогда - и с этим смирился - не сыграет Мастера; в этом мире, где большинство грезят, живут своими миражами - исполнение этой мечты для него - невозможно. Он понимал, что скоро не будет востребован и как актёр, среди тысяч, среди миллионов развращенных лёгкими зрелищами однодневками - им его талант не нужен... И он, как это не скорбно - был должен уйти... Да-да! Уйти с этой огромной сцены жизни и своим уходом выразить полное несогласие для любых компромиссов. Ибо он надеялся, даже верил - есть и другие, - и они задыхаются без перемен, так же, как и он, в этой душной и затхлой реальности дня. Они видят и думают много иначе, - чем большинство, - от того и одиноки. Они, блуждают среди инертной и рыхлой толпы; смиряются, спиваются и уходят навсегда, без следа, без намёка. Им не перекричать разноголосый и радостный хор, - их не услышат другие, такие же потерянные и приговоренные лишь к вечному созерцанию со стороны. Он это понял, честь и хвала ему!

(пауза)

Может его последний шаг, его вынужденный уход, послужить хоть малюсеньким толчком к переменам, к ренессансу здорового начала, что обязана нести в себе жизнь. Стоит надеяться…
(пауза, смотрит по сторонам и затем внимательно в зал)
(утвердительно) Да, стоит! (уходит)


Занавес


27 Декабря 2011 год.