Сахалинские каторжанки. Мемуары 18+. Продолжение
Поселковые автобусы
От моего дома до школы 3 км. Пешком идти проблематично, дорога у нас узкая, частенько и грязь по колено, а тротуар деревянный, скрипучий, да и не на всех участках он есть. Вдоль дороги узкоколейка: паровозик возит уголь от шахты до берега. Обычно я ходила по ж/д линии: по обочинам шпал сухо и от паровоза есть куда уклониться. Все так ходили. Но ездил по посёлку и автобус. Правда, денег на него часто не было: зайдёшь в кулинарию, потратишь всю мелочь на пирожки, чебуреки или пирожные и прёшь довольная домой. А автобус — это вообще проблема! То аж до самой шахты уедешь (ещё плюс 3 км от моего дома) интересно же по окрестностям комбината полазить! То портфель в авто забудешь, ждёшь его потом полчаса, чтобы вернуть свои учебные принадлежности. В общем, пешком проще, чем стоять на остановках, ждать рейсового долго-долго и ехать в давке.
— Вон, погляди как дочка у Зубчихи подросла. Ой, да конопатая какая, вся в Ваньку пошла!
— Ну да, а кажется будто вчера она с женихом своим Каргаполом траву на поле поджигала. Помнишь, тогда электрический столб чуть ни сгорел!
— Помню, помню, вот засранцы! Их мамашам надо было жопы тогда поотрывать, чтоб не сидели, водку не жрали, а за детями следили покрепше!
— Ага, вон стоит теперячи их малолетний выродок, зенки выпучила, смотрит...
Я вспоминаю как в шестилетнем возрасте Толик потянул меня в очередной раз проказить.
— Но я же спички и в руках не держала, — пытаюсь что-то промямлить в своё оправдание.
— Иди, иди, соучастница, твоя остановка, вылезай.
Чертыхаясь, выхожу и обещаю самой себе уехать из сраных Мгач навсегда: «Чтобы прошлое больше никогда не сцало в мои чистые, незамутнённые грешками глаза.»
Как же скучно в автобусах жить
А я в автобусах скучаю, ведь шофёр не нальёт мне чаю и место за рулём не уступит. Он взгляд напряжённый потупит, когда я спрошу его: «Знаешь, никогда ведь же не угадаешь, когда гаишник умелый помашет тебе черно-белым и пригласит поздороваться — чайку попить иль постоловаться.»
Мне скучно с тобой, водитель: ты не руководитель, не президент, не бог. Слышишь, мотор заглох, приходится выходить:
— Может, пойдём чай пить и разговаривать по душам о грибах, рыбалке... Я дам тебе номер свой телефона. Звони в рай, ответит Зубкова.
Лесопильные дела
Это как раз из той серии, «когда родители водку жрали». Нет, наши предки интеллигентно её кушали: если мамки сидели одни, то они оприходовали бутылочку, а ежели с папками, то две-три. А пока они с энтой дрянью ужинали, мне и Толяну разрешалось гулять где угодно до часу ночи. А наевшись, предки приступали к поискам детей с фонариками:
— Толик! Иннка!
И находили. Обычно мы гуляли за лесопилкой в лесу у речки — любимое место Толяна. И не случилось же с нами никогда и ничего! Только ноги мокрые... Ай и ладно. А если сторож откуда-нибудь шугнёт, так то не страшно. А на лесопилке даже сторожа не было. Залезешь внутрь через дырки и гуляй себе по опилкам да по ленте.
А днём я с отцом за этими опилками ходила. Два мешка, тележка (или санки) и стоим, мешки держим, пока из жерла в них опилки сыпятся, которые очень нужны нашим свиньям: они на них живут и из них нам навоз делают. И ведь не проболталась я ни разу, что с дружком по вечерам через пилы да ножы протискиваемся, и гуляем по деревянному коридору, приводя в ужас Лесопильного духа.
— Пап, а зачем наш лес всё пилят и пилят?
— Ты хотела сказать: рубят?
— Ну рубят, а потом пилят.
— Вот в том-то и разница! Для нужд посёлка пилят совсем немного. А на Востоке и у берега моря видела целые горы брёвен? Так вот, их укладывают на корабли и увозят заграницу.
— Куда?
— Ну в Японию, Корею, Китай. Всё им мало, сволочи! Сосут и сосут, сосут и сосут...
— Что сосут, папочка?
— Кровь нашу сосут! Видишь, твой отец совсем обескровил?
Я подозрительно приглядываюсь к румяным щекам отца и понимаю, что ничего не понимаю.
— Пап, а у лесопилки есть Лесопильный дух?
Ивану Вавиловичу не до этого, он совсем уже раскраснелся и обкладывает трёхэтажной руганью загадочную Японию, ну Брежнева заодно. Вздыхаю и без него обдумываю образ Лесопильного духа: «Может, у него и жена есть — Лесопильниха. Наверное, они добрые, ведь даже ночью нас с Толяном не пугают, сидят себе тихонечко и пилят, пилят, пилят...»
Всю страну распилили уже нахрен!
Капитан скал, лесов и шалашей
Толик как утянет меня в лес, так там обязательно построит шалаш и рядом разведёт костёр, а мне приходится ему помогать.
— Ну как тебе наш шалаш? — спрашивает он.
Пожимаю плечами, не скажу же я, что мне больше нравится есть ягоду прямо с куста:
— Нормальный такой шалаш, а мы будем играть в семью, суп из мамонта варить?
— Не-а, я никогда не женюсь, капитаном хочу стать! — дружок берёт меня за руку и уводит подальше от жилища, в болотистый овраг — кушать ягодку маховку.
«Чёрт лесной, как будто мысли мои прочитал!» — бурчу про себя, ковыляя за шустрым пацаном.
Если вы никогда не пробовали маховку, то ничего не потеряли, она растёт редкими, одинокими, почти лысыми невысокими кустиками, с рифлёными листочками, как у клёна, сама красненькая, покрыта маленькими усиками — мхом, а внутри жидкая. Наверное, вымирающий эндемик Сахалина, её даже в энциклопедии не найти.
Маленькая маховка весело лопается на языке, я спрашиваю у Толяна:
— Коль ты хочешь стать капитаном, то почему всё время гуляешь по лесу, а не по морю?
— Да, да, пойдём на море! — говорит Толик и ведёт меня на запад.
Целых три километра шагаем по бурелому параллельно мгачинской дороге. Этому молодому леснику ничего не стоило спустить наши тела вниз и пойти, как белым людям, по дороге. Нет, наш капитан выискивает путь потруднее!
Добрались мы, наконец, до берега. Вон оно море — внизу под нами да под скалистой сопкой. Спускайся и беги по серому песку босиком!
— Инн, давай по скалам полазаем!
И я со своим капитаном обследую прибрежные скалы. И хочу только одну фразу кинуть в его всё время ускользающий зад:
— Может ты ошибся, может ты хочешь стать не капитаном, а каскадёром, скалолазом, спасателем? Лешим, на худой конец!
Мгачинский леший
Толик — очень приставучий парень:
— Иннчик, айда в лес, я тебе лешего покажу!
— Ну айда так айда.
После четырёх часов бесцельного скитания по опушкам, я хитро спряталась за ёлочкой:
— Толик, ну и где же твой леший?
— А вот он я! — мой дружочек соорудил корону и юбку из папоротника.
Я сощурилась ещё хитрее:
— А знаешь, когда-нибудь наступит на земле самый волшебный день, когда я вырасту, превращусь в большую, толстую тётю, стану писательницей, обязательно сказочницей и тогда... Тогда я напишу какой во мгачинском лесу леший — дурак!
Дед Каргапол
Во Мгачах обосновались татары и русские, корейцев и народов севера нет совсем.
— Мама, а почему бабушка Толика на нас не похожа?
Валентина Николаевна лепит пельмени:
— Какого Толика, доча?
— Ну, нашего Толика!
Скалка выпала из мамкиных рук:
— Ты хочешь сказать, твоего Толика? Вы что, уже поженились и нас в известность не поставили? Вань, глянь-ка на них, они уже тогось, а родители побоку!
— Мама, я не о том! Почему у Каргаполовых бабушка не такая, как моя?
— А что с ней не так? Вы точно не женаты?
— Ну, мама! У неё лицо круглое-круглое, и глаза как ниточки.
— Ой, ты госпади! Да то ж когда война была, фашисты японцы взяли в плен корейцев, пригнали их на Сахалин и сделали своими рабами. Так вот, эта бабушка и есть кореянка, бывшая пленная.
— Да? То-то я смотрю, дед Каргаполов ходит и глазами зырк-зырк, как самый настоящий фашист! Мам, пойдём их бабушку из рабства выручать. Это ж надо! Сколько же лет он бедную женщину в плену держит? А вы ходите такие, делаете вид, что всё нормально. Вот кто вы все после этого?
— Инна, тут нет японцев, и дед Каргапол — русский!
— Да мне какая разница: в русском она плену или в японском!
— Донь, а ты куда помчалась?
— Сказать Толику, что никогда на нём не женюсь! Поганая его фамилия, ой, поганая!
Рисовальщики
Рисовала я долго, много и красиво. Как мне казалось! Кошки, люди, природа — всё это тщательно срисовывалось. Изобразить что-то фантазийное у меня не получалось, не хватало элементарного — пространственной памяти. Как только я отводила взгляд от предмета, то не могла вспомнить, как он выглядел. Вот нарисуйте человека в движении... Во-во! И я о том же. Посещение художественного кружка мне не помогало. Толик всё равно рисовал лучше. Но и у него было однобокое восприятие мира: корабли да самолёты.
— Вот что ты рисуешь? — тычу я Толика в его заготовку.
— Войнушку.
— Надоел. Нарисуй дом, семью, кошку.
— Да ты достала уже со своими кошками! Всю хату кошками обвесила. Куда ни плюнь — кошка.
— А ты не плюй! Рисуй.
Я и Толик сидим, пыхтим, рисуем дома, деревья, родителей и кошек. А когда работа закончена, несёмся с листочками к мамкам. Тётя Нина и тётя Валя внимательно рассматривают наши творения, и обе признаются, что у мальчика получилось намного лучше, чем у девочки. Я злюсь:
— Ну где же у него лучше? Вы не видите, что он ручкой рисовал, а я красками! Вы что, не понимаете разницу межу ручкой и красками?
— Понимаем, но у Толяна дом и кошка красивее!
— Да боже ж ты мой! Как же чернила могут быть красивее красок?
— Могут.
— Не могут. Чернила чёрные, а краски яркие! Вы случайно ни дальтоники все?
Подошёл мой отец, прислушался к предмету спора, рассмотрел детские художества, попытался вникнуть в мою девичью философию и сказал:
— Ты дочь, стамеску с резцом сравнила. А надо сравнивать результат, то есть саму работу по дереву.
— Я и сравниваю результат: у меня красный дом, зелёное дерево, рыжая кошка, нарядные люди, а у него всё чёрное, чёрное, чёрное!
В тот день нашим взрослым так и не удалось подобрать правильные слова, чтобы объяснить вредной дочке, что у неё просто руки — крюки, крюки, крюки... десять раз крюки! Ну глупые родители, нет?
Научная пионерия
1980 год, мне десять лет, конец третьего класса, 22 апреля — день рождения В.И.Ленина. На торжественной линейке нас приняли в пионеры (не всех: троечников и хулиганов доприняли на день Пионерии 19 мая). Мне прицепили на грудь красную звёздочку, на котором было написано «Всегда готов!» и нарисован взрослый Ильич. Повязали на шею красный галстук. Мы хором прогорланили клятву:
— Вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаем: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия!
И жизнь изменилась. Да ни черта она не изменилась! В те годы уже формально относились к общественным организациям. Уставшим учителям-пенсионеркам было всё равно: октябрята мы, пионеры или комсомольцы. Но в свои пионерские годы я этого не понимала. Я думала так и должно быть: повязали галстук и бегай себе! И не догадывалась, что пионер — всем ребятам пример, верен партии и коммунизму; лучший в учебе, труде, спорте; вожатый октябрят. И должен нести большую общественную нагрузку. Например, взять шефство над одинокими стариками и все свои пионерские годы помогать им. Нет, нас такими замутами не обременяли. А сбор макулатуры и металлолома! Ну такое раз в год мы делали — для отчётности школы перед партией. Хотя галстук я носила бережно и аккуратно. А знаете почему? Потому что на коричневой школьной форме этот яркий платочек был модным элементом, украшающим платье и чёрный фартук (на праздники надевали белый фартук). Однако, форму освежали ещё и белоснежные манжеты с воротничком. Их чистота достигалась следующим образом: каждые три дня воротничок и манжеты отпарывались с платья, стирались и приштопывались обратно. Делали это мамы, а в старших классах и сами ученицы.
Но пока я в третьем классе и тяну руку для вопроса:
— Антонина Марковна, а есть научная пионерия?
— Что?
— Папа говорит, что есть научный коммунизм. Значит, должна быть и научная пионерия, а также и научная октябрятия.
Учительница оказалась железной женщиной, она даже не прыснула от смеха, а сурово сдвинув брови, сказала:
— Ты это... Твоего отца выперли из партии? Вот и пусть сидит себе тихонько — пишет про свою будущую научную спокойную старость.
— Слишком много прилагательных, — сказала я, потупив взор.
— ???
— Ну в вашей последней фразе. На такой малюсенький объем текста слишком много признаков старости: свою, будущую, научную и спокойную. Получилось корявое и некрасивое предложение: нечитабельное и неписабельное, — неожиданно для всех во мне заговорил будущий бумагомаратель. — Давайте о чём нибудь другом попишем! Например, о научном детстве или о научной молодости. А старость, она что? Кому она нужна, эта старость: причитать и у бога смерти просить, как моя бабушка?
Антонина Марковна внимательно на меня посмотрела:
— А ты знаешь, Зубкова, что бога нет?
Я подумала и сказала:
— Бога точно нет. Бог — это религия. А есть научная религия?
Терпение у классной руководительницы лопнуло, она схватила меня за руку и поволокла к директору.
Вот тебе, бабушка, и научный метод воспитания юных пионеров. Мать их так!
Мои коммунисты
Мамка имела склонность к коммунизму лишь в душе, а отец — самый настоящий шахтовый коммунист. Но однажды ему надоело ходить на коммсобрания, и он демонстративно встал, подошёл к председателю, бросил партбилет на стол и очень громко сказал:
— Мать вашу перемать, так вас всех и разэдак с вашими партсобраниями! Время, мол, моё драгоценное зря расходуете, эдак вас и разтак!
И гордо ушёл под гробовое молчание ошарашенных мгачинских коммунистов.
А времена на дворе стояли Брежневские, год не помню. Крысиной возни из-за батиного выплеска было много, но тут вмешались высшие силы, так как бунтарь-каторжанин являлся родителем пупа земли, поэтому приняли решение Зубкова Ивана Вавиловича с работы не увольнять и высшему партийному руководству об этом факте не докладывать.
И это правильно. Потому что высший партийный руководитель и был в устах Зубкова Ивана той самой сверхглавной политической проституткой.
Почему? Сама до сих пор удивляюсь, ведь в газетах, ну ничего плохого про наш строй не писали! Но отец тыкал мне газетой в нос и орал:
— Между строк, читай, между строк, мать твою перемать!
— Я тута! — отвечала мать. — Шёл бы ты, Ванюша, спать.
Ах, какая молодая я была!
Не гуляла, не курила, не пила,
на заборах письки рисовать не умела
белым, белым, удивительным мелом.
Но ругался отец Иван:
«Наш Лёнька дерьмо и пьянь!»
А я серую кошу рисовала
на листке. И жизнь казалась раем!
Дорогой Леонид Ильич Брежнев
В без интернетную эпоху народ черпал информацию из бумажных газет и журналов. Их покупали в киосках «Союзпечать» или почте и даже выписывали на дом. Каждая семья ждала, когда почтальон кинет в их почтовый ящик очередную стопку макулатуры, извиняюсь, печатной продукции. Потом эти газеты весело шли на разжигание печек и вместо туалетной бумаги. Мой отец читал сугубо политизированные издания: «Правду», «Известия», «Труд» и местную газетёнку «Красное знамя», а при прочтении через каждые пять минут выкрикивал:
— Гавно! (и) Политические проститутки!
Все члены семьи терпели это много лет. Наконец мне терпеть надоело, и я в истерическом припадке заорала на Ивана Вавиловича:
— Во-первых, не гавно, а говно! А во-вторых, не нравится, не читай!
У папки от неожиданности дужка очков свалилась с уха, и его дополнительные глаза беспомощно повисли перпендикулярно полу.
— А что я читать тогда буду? — растерянно произнёс Ивашка.
— Ну… журналы там всякие, «Техника молодёжи», «Хочу всё знать».
— Да? — раскрыл рот отче. — А в них есть про Брежнева и прочую сволоту?
— Всрались они тебе! — фыркнула я.
— Не всрались, а усрались. — мрачно поправил отец. — Чтоб ты понимала, нас сызмальства к политинформации приучали, так что мы без неё не могём. Правда, мать?
Мать кивнула где-то из-за груды кастрюль, а я вздохнула:
— Понятно, значит вы на игле, — и пошла по своим делам.
— Дочь, а что такое «на игле»?
Я махнула рукой:
— Рано вам ещё знать об этом! Сидите, читайте своё гавнище про дорогого Леонида Ильича…
Продолжение следует.
+7-962-125-15-15
Кого приказ,
Кого заслуга,
Кого мечта,
Кого беда... "
Ал. Твардовский
©
Перевожу: А В ДУШЕ ЛИШЬ ОДНА МЫСЛЬ ПОКОЯ НЕ ДАЁТ.