Сахалинские каторжанки. Мемуары 18+. Продолжение

Сахалинские каторжанки. Мемуары 18+. Продолжение

Колодезь

 

Барак — одно или двухэтажное многоквартирное деревянное здание. Постройки могут иметь разную планировку: от общежитий до отдельных квартир. Моя семья долго жила в бараке, пока не переехала в частный дом — в дом барак. Объясняю. Люди настолько прониклись барачной жизнью, что даже свои частные дома повадились строить на двух-трёх хозяев. В таком домишке выросла и я: одна половина принадлежала моим родителям, а вторая моим дедушке с бабушкой. Дверей, соединяющих наши две половины не было, и чтобы прийти к старым Зубковым в гости, нужно обойти подворье кругом. Даже наши огороды имели глухой забор — наследство от старых хозяев. Кстати, этот забор очень сильно повлиял на психику деда Вавила — он прятался за ним от внуков. И гонял нас, если мы перелазили через забор и ели его крыжовник. Плохой дед, плохой! Но баба Паша другая, подобрее. Я всё время ходила к ней кушать пирожки. А Костик (мой кузин) тот ещё хитрец: покусает все пирожки в надежде, что я брезгливая и не буду их есть. Фиг тебе, я не брезгливая!

А ещё... У деда Зубкова такая же летняя кухня, как и у нас, но лучше — выше, с фундаментом, подвалом и деревянными ступеньками. Во дворе у деда есть колодец, а у нас нет. Мой отец за водой ходил к общественному колодцу или на колонку. Дед Вавила не давал вычерпывать свою воду до дна. И правильно делал. Молодые Зубки её прям «жрали» — моя мамка очень любила плескаться, стираться да всё отмывать.

Вот и пёрлась я каждый раз вслед за тятькой к общественному колодцу, а тот недалеко, надо лишь огород деда Зубкова обойти и одну дачу. А там колодец, поросший зелёным мхом, тропинка, овраг, кусты, деревца и заросли крапивы. Всё как в сказке! Именно тут Иван Вавилович любил рассказывать мне про всякую нечисть, а главным победителем бабы Яги, кикиморы и водяных выступал почему-то заяц. Нет, россказни отца не являлись сказками. Так, придумает что-то и трындит как бы ни о чём. А мне то хотелось продолжения, но продолжения нет. Не было даже действия, все истории состояли из пары фраз и заканчивались всегда одним и тем же: заяц прогонял нечистую силу в колодец. А ведь мы эту воду пили! Я пропилась этой водой насквозь, и теперь вся накопившаяся в ней нежить прыгает из меня и ложится в сказки.

Хитрый отец Иван, хитрый! А дед плохой!

Вавила Степанович — кощей бессмертный

Иван Вавилович — Иван-царевич

А жизнь мгачинская в бараках — тёмнорусь.

 

Водозаборная колонка

 

За водой мы ходили и к железной колонке, благо, она стояла рядом с нашим домом через дорогу. Вешаешь ведро на носик, давишь на рычаг и вода бежит: с пшыканьем, фырканьем, бурным возмущением, а когда и тихо, медленно, спокойно. Отец тогда говорил:

— Напора нет.

Сначала мои предки ходили за водой с коромыслом, потом папанька сконструировал тележку для двух вёдер. Сам процесс меня прямо-таки завораживал, особенно зимой, когда колонка обледеневала, и нужно было сперва сбить с неё лёд, особенно с крана. Поэтому я, как маленький прицеп, катилась за родителем до колонки и обратно.

— Пап, а водичка живая?

— А как же, живёт себе под землёй, а потом наружу выходит.

— Выбегает, папочка, а не выходит. Все говорят, что вода бежит. Бежит! Понимаешь? В реке бежит, в ручьях бежит. Да и в море вон как волны бегают!

— Ну ладно, ладно, хорошо, вода выбегает наружу.

— Ишь придумал! Ног то у ней нет. Как она ходить тебе будет? — я ещё долго возмущалась и жаловалась мамке на отцовскую безграмотность.

А та лишь смущённо хихикала в кулачок. Вот чё она хихикала? Объясните мне!

 

Курочка ряба

 

Отец засыпает в моей кровати и посапывает, накрывшись старой, потрёпанной книжкой.  С трудом перелезаю через него и шлёпаю в кровать к мамке:

 — Мам, расскажи какую-нибудь сказку! Надоело эти Арабские сказки слушать изо дня в день, изо дня в день...

Валентина Николаевна вздыхает, прижимает меня к себе и рассказывает «Теремок», «Колобок», «Репку» и «Курочка ряба».

Я обиженно отворачиваюсь к стенке:

 — Ты уже который год мне эти лялечные сказки рассказываешь. Да сколько можно?

 — Ну, донь! Ты забыла, что я в детских яслях работаю? Я ж других сказок и не знаю.

 — Не знает она! Вы ж не дебилов там растите, им всё-всё надо читать.

Мать обиженно поворачивается к стенке.

Прошел года, и я после школы стала приходить к мамке на работу, чему она очень радовалась: давала мне в руки книжки «Теремок», «Колобок», «Репку» и «Курочка ряба» и заставляла читать их детям. Я мурыжилась так лет десять, не меньше, а потом пришла к выводу: «Я уже много лет читаю им одни и те же книжки и теперь могу сказать твёрдо: 1) за все эти годы они умнее так и не стали, 2) ничего другого эти болваны воспринимать не хотят!»

«А я скажу ещё больше! — ухмыльнулся чёрт. — Ты сама обречена на этот бесконечный курочко-рябочный цикл. Как станешь большой и толстой тёткой, начнёшь пописывать там чего-то, так только байки и сможешь сочинять. Ха-ха-ха!»

 

Золотые запонки

 

В каждой советской семье имелась банка с пуговками, а то и несколько. Ой, не спрашивайте для чего! Ну ладно, расскажу. Вся наша одежда была на пуговках, а обувь на шнурках, без всяких там замков-молний. Забыли уже? Ах, даже не знали таких времён! Ну тогда вам повезло, вы значительно моложе автора. Так вот, пуговки с поношенных вещей аккуратно срезались и складывались в банку, а старая вещь шла на тряпки да на очень нужные в хозяйстве лоскутки, из которых можно пошить всё что угодно: одеяло, коврик, платья куклам и так далее.

А новая одежда очень быстро начинала терять свои пуговки. И тогда наступал торжественный момент: на стол высыпалась вся банка с пуговками и искалась пуговка нужного размера и цвета. Точно такая находилась редко, поэтому пришивалась похожая. Обычное дело — встретить человека с разными пуговицами на пальто, куртке или рубашке.

Но банка с пуговицами носила ещё очень важную функцию: все, без исключения, дети с ней играли. И играли часами! Похлеще чем ваши компьютерные игры. Пуговки можно было рассматривать, перебирать, складывать, раскладывать по темам, по цвету, по объёму, по величине, в ряд, поперёк и разными фигурами. Я же играла со своей домашней банкой и с двумя банками у бабы Паши. Ребёнка не оторвать! Ну, если только в животе от голода ни заурчит.

Однажды в домашнюю банку с пуговками плюхнулись два необычных предмета: квадратные украшения с голубыми камнями, с жёлтыми палочками и перекладинками. Мама сказала, что эти золотые запонки отцу подарили на работе за хороший труд, и объяснила для чего они нужны и как их носят.

— Папа, иди примерь запонки!

— Да у меня и рубахи такой нет, все мои рубашки на пуговках.

— Давай купим.

— Ага, иди поищи по магазинам, побегай.

— Ничего мы искать не будем, — вмешалась мама. — Нашему Ивашке некуда наряжаться. Пусть эти запонки будут нашей семейной реликвией.

Я долго не могла понять что такое «семейная реликвия» и почему она должна храниться в банке с пуговками, а не рядом с мамкиными висюльками и колечками.

— Да потому что! — раздражённо отмахнулась мать. — Я почти всё своё золото уже растеряла. Если ещё и запонки потеряю… Ну его нахрен, твоего отца!

— А если я потеряю?

— Теряй, он тебе ни слова не скажет.

— А тебе?

— Меня сожрёт. Сама не знаешь что ли?

— Знаю, — вздохнула я и ушла играть с золотыми запонками.

А через несколько лет они перестали быть семейной реликвией и потерялись. Никто о них и не вспомнил. Одна я помню: хорошие были запонки, с аквамарином!

 

Ай люли, люли, люли

неказисты наши сны:

всё о злате, серебре

да о ещё каком добре.

 

Электростанция

 

Во Мгачах своя электростанция: большая, пятиярусная, шумная, со шлюзом, плотиной и водой, которая засасывает. Там утонуло не меньше двух десятков человек. Топят станцию углём, из её большущей трубы валит чёрный дым, оседающий на близлежащие дома. А близлежащих домов всего два  — Зубковых и Бураковых. Поэтому пыль в наших домах чёрная и маслянистая. На тротуарах слой чёрного пепла, а если раззявить взгляд, то в глаз тут же залетает крохотный угольный кусочек. Одно радует  — огород удобряется. Ну, так мамка говорила. А вообще, вопрос спорный.

Толик мне:

 — Иннчик, пойдём на станцию!

 — Надоел, мы там уже всё-всё-всё облазили за эти годы.

 — Ну пойдём, там всё равно интересно.

Нехотя плетусь за Каргаполом. Внутри станции работает совсем мало народа, а оттого то по её мрачным залам можно лазить. Можно и по ярусам взбираться и на угольной ленте поошиваться, а также пощупать руками горы сажи и попереться отмываться под уличные фонтаны, те что для выброса воды. А за ними огороженная бетоном речная запруда и шлюз. Ниже речка с краснопёркой, на берегу генераторы электротока. Толик тянет меня именно к запруде, где регулярно тонут люди. На дворе весна, скользко. Я поскальзываюсь и падаю в воду. Минуту-другую держусь за бетонный бордюр. И вправду засасывает! Кричу:

 — Толик!

Он прибегает и на последней секунде меня вытаскивает. Плетусь домой в мокром пальто, вся в опилках. Толик следом. Ну вот, опять мы нарушили покой и умиротворение посиделок мамы Вали и тёти Нины.

Что было дальше? Мать отмывала меня в железной ванне, шлёпала и рыдала. Тётя Нина носилась по двору с хворостиной в поисках сына Анатолия. А лет нам с ним тогда было... то ли пять, то ли шесть — не помню.

 

Первый борщ

 

Мама Валя и тётя Нина ушли в кино, отцы на работу, а я и Толик остались у нас дома. Игрушки уже надоели, рисовать наскучило, и мы решили что-нибудь сготовить. Выбор пал на борщ. Толян следил за печкой, но следил не очень умело, поэтому варили мы его долго. Но всё-таки приготовили.

В общем, когда мамки вернулись из Дома Культуры, они застали хату Зубковых в очень культурном состоянии: у печи весь пол в угле и дровах, кухня усыпана капустой, свеклой и морковкой, но по большей части капустой, а на печи малюсенькая кастрюля вегетарианского борща (мы просто не смогли отрезать от замороженного мяса кусочек нужного размера), и два гордых пострелёныша предлагают родительницам кушать! Зрелище, конечно, удручающее. И почему мы не приметили бардак, даже когда уже закончили свои поварские дела — не знаю. Но пока тётя Валя и тётя Нина ни ткнули нас в него носом, мы его в упор не замечали.

— Вкусный борщ? — спросили мы неуверенно, когда взрослые прибрались и сели ужинать.

— Вкусный, жаль дяди Вани и дяди Коли не было дома, пока вы его варганили.

— Почему?

— А они бы ходили за вами по пятам с вениками да с совками и подметали, подметали, подметали…

И мамки дружно захохотали, представив себе такую картину. Вот ведь бабьё! Им над мужьями посмеяться намно-о-го интереснее, чем отпрыскам наподдать.

 

Ой люли, люли, люли,

прилетели к нам гули,

мусор весь склевали,

но тут же и насрали.

 

Зубковская живность

 

Когда я была совсем маленькой, то помню в сарае кроликов. Потом отцу стало тяжко их содержать и они исчезли. Остались свиньи и куры. Кур кормили самым настоящим пшеном и дождевыми червями, коих они находили сами на картофельном поле. А двух свиней потчевали — ясельными помоями, картофельными очистками, перловкой, комбикормом и чёрным хлебом. Я занимала очередь в магазине и брала пять булок чёрного по 16 копеек и две булки белого по 22 копейки. Свинью резали всегда зимой. Этот грандиозный для семьи праздник назывался Свежина. В нашу маленькую хатку набивалось столько народа (родни и в друзей), сколько даже в Новый год не набивалось. И всем ещё кусок мяса с собой в дорожку нужно дать. Что же там от нашей чушки оставалось? А оставалось много. Мясо морозили прямо на летней кухне, там же всегда лежали и пельмени (рыбу никогда не морозили, её солили). Пир под названием Свежина начинался с того, что мужики резали и разделывали свинью, пили кружками парную кровь, а бабы уносили мясо, мыли кишки, жарили мясо и потроха. Потом начиналась пьянка вперемежку с обжорством. Я как-то раз докопалась до матери:

 — Мам, а почему ты уходишь плакать, кода свинью режут?

 — Та она ж мне родная! Знаешь как жалко, как ребёнка.

 — Да шо ты! То-то я смотрю, ты потом порубанное дитя раскладываешь по кухне с такой страстью, с такой жадностью. И жуёшь его уж дюже весело, как я погляжу.

 — Ты, дочь, не понимаешь. Вот я тебе сейчас объясню: свинка умирает и её душа улетает в небо. Та я ж по душе и плачу. А мясо — всего лишь...

 — Физическая составляющая, молекулы, — подсказывает дядя Коля, он у нас самый грамотный.

 — Во-во, молекхулы! — подтверждает мать. — Чего их жалеть то?

 — Мама Валя! — говорю я строго. — Ты атеистка и ни в какие души не веришь. А знаешь как называется твоё поведение с нашей свиньёй? Лицемерие!

Пир грохнул от смеха. А Свежину в нашем конкретном доме переименовали в «Свиное лицемерие Валентины Николаевны».

Но и оно продлилось недолго. Грянули голодные 80-е, 90-е. Поголовье скота сократилось до одной свиньи, а потом исчезло из нашего сарая и вовсе. Куры остались. Похудели, но шлялись по двору ради яиц.

 

Жираф и свиньи

 

Я со вздохом закрыла справочник диких животных и подкралась к отцу, который дремал на диване, закрыв лицо раскрытой книгой. Ткнула родителя пальцем, рукой, а потом и двумя руками:

 — Папка, меня задолбали наши свиньи, я хочу жирафа!

 — Ты, дочь, это... моих свиней не трожь! Я за них любому бошку оторву!

Мать высунулась из кухни:

 — Ишь, какой смелый, любому он башку оторвёт! Иди, иди дочь, сюда, будет тебе жираф.

Я подбежала к матери чуть ни плача от счастья:

 — Правда?

 — А то!

Купить жирафа в СССР и вправду очень легко: если его нет в родном сельпо, то надо ехать в райцентр. Так и случилось. Жирафы были в наличии в Александровск-Сахалинске, пятьдесят сантиметров высотой.

 — Выбирай! — гордо сказала мать.

Я взяла первого попавшегося жирафа, прижала его к себе и громко-громко заревела.

 — Ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма! Давай купим... ну хотя бы хомячка.

Мы купили парочку морских свиней, торжественно занесли их в родную хату и поставили клетку на стол. А рядом жирафа. Сколько же счастья излучали мои глаза, какое в них светилось торжество! Ведь мои свиньи — это свиньи! Это тебе не папкины грязнули.

 — А сколько в них будет мяса в конечном итоге? — недоверчиво покосился отец на шуршащих в опилках пушистиков. — До каких размеров вырастают ваши поросята?

Я схватила со стола новую игрушку и протянула её отцу:

 — До размеров жирафа, папочка. Да, да!

Иван Вавилович задрал голову в небо, прикинул сколько тонн весит взрослый жираф и одобрительно хмыкнул:

 — Ну да, солидно, одобряю. А что они жрут?

 — Ну как что? Маленькие свиньи поедают больших свиней и становятся огромными свиньями, — ответила Валентина Николаевна.

У отца нервно дернулся глаз. Или нет? Ай, показалось.

 

Ложь, гундёжь и провокация

 

У отца на все случаи жизни одна поговорка: «Ложь, гундёжь и провокация!»

Но чаще он так отзывался о политике. Я хорошо понимала что такое ложь и гундёжь. Мои двоюродные братья — те ещё врунишки, а дед гундеть любит. Но вот что такое провокация —  я не знала.

 — Пап, а провокация — это проволочная акация?

Иван Вавилович опешил. В его голове словосочетание «проволочная акация» почему-то тут же ассоциировалось с «колючей проволокой», об которую мы все до сих пор спотыкаемся, бродя по нашему каторжанскому лесу.

 — Да, вот это и есть самая настоящая провокация! Какая ж ты молодец, понимаешь! — воскликнул отец. — Эти сволочи, провокаторы, весь остров колючкой опутали!

Он погрозил в воздух кулаком, а я представила, как некие колючкоцинеры, очень похожие на милиционеров, растягивают по всему Сахалину колючую проволоку. Ох! Теперь я точно знаю что такое провокация и кто такие провокаторы. А вы?

 

Переученная левша

 

Пошла, значит, наша детонька в школу. Тырк, пырк, оказалось, что левша. Папка рад:

— Моя дочка! Я ведь тоже левак!

Мать подозрительно покосилась на мужа, вспомнила его недавнюю историю с левыми — коммунистами, перед глазами зачем-то проплыл и лешак. Валентина тряхнула головой и строго сказала:

— Знаю я, как ты мне письма из хаты в летнюю кухню писал: весь скрючишься, скукожишься. Окривел вона как! Не позволю ребёнка поганить. Бери, Инночка, ручечку в правую руку.

Дочечка ни думая, ни гадая взяла ручечку в правую руку и... Нет, не написала свою первую виршу, а целый месяц училась карябать букву <А>«.

А школы тогда такие были, правильные были школы: не заставляли родителей учить пяти-шестилетних выкормышей читать и писать. Нет, сами школы бубнили и бубнили первоклашкам: «Это, дети, буква Бе-бе-бе-бе-бе-бе-бе! Это, дети, буква Зю-зю-зю-зю-зю-зю-зю!»

 

*

Набиралась я ума:

я читала где нельзя

и где можно!

«Донь, покажи буковку <А>!»

— Ой, мамуль, как сложно!

 

*

Запретила мне мать

по-русски писать!

Запретил мне отец

говорить, думать, бдеть!

А я наелась да накушалась,

тятьку с мамкой ослушалась:

написала стихи.

Говорят, неплохи.

Новости Сахалина и Курил в WhatsApp - постоянно в течение дня. Подписывайтесь одним нажатием!
Если у вас есть тема, пишите нам на WhatsApp:
+7-962-125-15-15
Автор: Инна Фидянина Зубкова, 13 октября 2019, в 10:30 +4
Комментарии
Написано 11 октября 2019, в 18:31
"Ну как что? Маленькие свиньи поедают больших свиней и становятся огромными свиньями, — ответила Валентина Николаевна.

У отца нервно дернулся глаз. Или нет? Ай, показалось."
+9
Написано 14 октября 2019, в 16:00
Фотка зачётная!!!
+2
Написано 14 октября 2019, в 16:29 Отредактированно 14 октября 2019, в 16:31
Зачетная фотка, картинка моего детства, такой я еще помню эту площадь и эти автобусы тоже
+2
Уважаемый гость, чтобы оставлять комментарии, пожалуйста, зарегистрируйтесь или войдите
Накатило
Накатило
Надуманное
Надуманное