Тоска Зеленая

У Харитоныча закончилась смена. До получки оставалось две недели, но кое-как Харитоныч выпросил у начальства небольшую премию на "лекарства для старой матери».

С двумя звенящими в пакете "лекарствами" Харитоныч, в старой, пропахшей мазутом и табаком куртке с поднятым воротником шел домой, торопливо шагая и хрустя уже промерзлыми ноябрьскими листьями.

Кружились легкие, мелкие снежинки, аккуратно приземляясь на лобовые стекла машин и тут же улетали прочь, гонимые "дворниками".
Мимо него проходили уставшие люди, - кто с пакетами, кто с коляской, а кто просто всунув руки в карманы.

Харитоныч достал любимую с детства "Приму", чиркнул зажигалкой и стал испускать клубы убойного дыма, не сбавляя шага. Люди, шедшие за ним, закашляли, но это были лично их проблемы, никак не его.

Наконец, дойдя до подъезда старого дома, он неторопливо докурил уже 
третью по счету сигарету и бросил окурок мимо мусорного ведра, что стояло у его ног. «Пусть для дворников с утра будет работа», - ухмыльнулся про себя Харитоныч и вошел в подъезд.

Первый этаж был загажен банками из-под "Ягуара", семечками и окурками, на стенах красовались картины местных подростов-художников с изображениями половых органов, всяких уродцев, а также - отборные маты, утверждающие, что Дашка с третьего этажа подрабатывает путаной, а некий "Славик" вообще лох.
Поднимаясь наверх широким шагом, Харитоныч догнал старуху-соседку, которая неоднократно вызывала полицию в два ночи, мешая тем самым ему наслаждаться песнями Григория Лепса, особенно "Рюмкой водки", прослушиваемой им по десять-двадцать раз в особо печальные моменты. Заслышав шаги, соседка оглянулась и завидев Харитоныча, шустро проскользнула в свою дверь, сказав нарочито громко: "Водку собрался жрать, пьянь? Опять будешь орать? Вот я заяву напишу, тебя быстро заломают и в обезьянник посадят, козла вонючего!".

Харитоныч только было раскрыл рот с серебряными зубами для ответного удара, как дверь соседки захлопнулась, и он прокричал фактически в пустоту: "Заткнись, старая швабра! Что хочу то и делаю, моя квартира!".

За закрытой дверью раздался лай, - то ли маленькой собачки, то ли её хозяйки, - не разберешь.
Войдя в свою прихожую, Харитоныч повесил куртку, снял ни разу нечищеные ботинки и поплёлся в кухню.

Его сын Андрей уже был дома, - об этом говорили истрёпанные китайские кроссовки, валявшиеся в прихожей, и торчащий на гвозде замызганный «пуховик», с четко отпечатанным следом от чей-то подошвы на спине, на что Харитоныч не обратил ни малейшего внимания, мало ли где его сынишка лазил после школы.
Он поставил на стол бутылку, нарезал докторскую колбасу крупными кусками, и глядя на иконку, стоящую возле телевизора, со словами "Спасибо тебе за все, Господи", замахнул чарку.
Водка шла плохо, видимо, бунтовала печенка вкупе с пищеводом. Закусив колбаской, он включил телевизор. Как раз выступал Задорнов, - то, что надо, можно вдоволь насмеяться над тупыми американцами и смекалочкой нашего народа.
Из комнаты сына пробивался тусклый свет от компьютера…

Вспомнив, что он уже, как пятнадцать лет, отец, Харитоныч, кряхтя поднялся с кресла, почесал живот и заглянул к Андрею. За древним пентиумом сидел худощавый, сутулый паренек, с грустными, устремившемся в монитор глазами. На столе стояли тарелки с какими-то объедками и коллекция пустых кружек, комната была запыленной, - видно, уборка тут производилась еще во времена царя Гороха.

Харитоныч заметил, что сын опять смотрит свои китайские мультики, как там назывались они? Швамине? Рониме? Да плевать.
Почуяв, что он тут не один, Андрей снял наушники, быстро закрыл "окно" с мультиком и открыл "ворд", сделав вид, что выполняет домашнее задание.

 - Как дела в школе? - строго просипел Харитоныч.

 - Нормально, - буркнул паренек, хотя сегодня в школе его обхаркали и отпинали, называя «нищебродом» за его старенькую одежду на вырост и допотопный мобильник. Он однажды жаловался отцу на это, но тот лишь назвал Андрея "девочкой" и советовал дать обидчикам сдачи.

- Опять свое дерьмо китайское смотришь? Ты тупым хочешь от них стать? Вон по телику показывали эти дебильные картинки, там 25-ый кадр встроен, специально, чтоб таких, как ты, на наркотики подсаживать. В следующий раз я приду, а у тебя тут шприц в вене болтаться будет? - грозно захрипел Харитоныч.

Андрей автоматически вжал голову в плечи, к горлу подступил комок, но он молчал и набирал какую-то бессмыслицу в домашнем задании, ожидая, когда же, наконец, отец закроет за собой дверь, чтобы смочь, хотя бы сегодня, досмотреть новую серию своего любимого аниме-сериала. 
Харитоныч пригрозил, что, если еще раз увидит такую грязную куртку, то заставит вылизывать грязь языком, так как он целыми днями горбатится на работе, чтобы сын был одет и обут не хуже других, и, дыхнув перегаром, вернулся в кухню.
 По первому каналу крутили рекламу прокладок. "Ууу, курицы, опять свои затычки рекламируют, - брезгливо поморщился Харитоныч, - что там по другим каналам?" По НТВ показывали кабинет следователя и допрос, такие сериалы Харитонычу уже приелись, на ТНТ крутили "Дом-2". Харитоныч, наливая себе рюмку и глядя на «строительство любви», готов уже был разразиться разносортным матом, но, наткнувшись мутным взглядом на иконку, поднял рюмку, прошептал "эх, прости за все, Господи!" и, опрокинув в себя "лекарство", подумал: «Все-таки хороший я человек, вон и о сыне забочусь, чтоб тот не ленился, учился.
Там, глядишь, сынок не забудет доброту отца и старость мою обеспечит. Нет, не даром, не отдал тогда Андрюху Гальке, а то бы сейчас корячился на алименты, а Галька сама дура, уехала с этим чертовым египтянином в свой Емен, счас, поди, там на панели работает.  Ссссуук...»
Тут внезапно душа запросила "дискотеку". Всунув в магнитофон диск, Харитоныч уселся поудобнее и плеснул еще водки.

 "Рюююмка, ээээхххэй, рюммммка водки на столеее, ветееер плачет за окноооом!" - верещал из колонок Лепс.

У Харитоныча стали наворачиваться слезы, - почему-то эта песня задевала в его душе какие-то потаенные струнки…

«Счастлив ли он? А кто знает, что такое счастье и чем его закусывают, и вообще, всещжы шыыыш хушшш, рмка воодки нааа стооооле, ветршшш плчееет ззз... ззз... нивчооом, слыыыш, нивчем я неее винват, эта кругм дуррракиии, - бормотал Харитоныч, засыпая в протертом кресле.
Он уже не слышал, как в стенку грохотала соседка, как гавкала её собачка.

Не слышал свою любимую «Рюмку водки», потому что Андрей убавил громкость и аккуратно, дабы не разбудить отца, пошел в свою комнату.

А завтра опять смена, опять работа, и с чистой совестью Харитоныч туда пойдет, и опять по завершению рабочего дня будет по дороге домой дымить "Примой", а если кому-то, идущему почти рядом с ним, не нравится запах никотина, то это – не его, Харитоныча, проблемы…