Нани Ева: «Раньше я была меломаном, теперь – музыкант»

Все-таки хорошо, что в списке твоих друзей есть люди, которые с тобой чем-то похожи – талантливые и амбициозные они точно так же когда-то уехали с Сахалина в Москву, ища себя в творчестве и несмотря ни на что идут вперед к своей цели. Нани Ева – одна из таких моих друзей. При чем мое знакомство с ней не состоялось бы, если б не ее семья, которую я фотографировал для какого-то издания (для интервью с Нани требовались снимки ее родственников). Вот тогда-то я и узнал об этой прекрасной девушке, за которую, как оказалось, болел весь остров...

Наша встреча в Москве несколько раз устраивалась и столько же откладывалась. То у меня какие-то непредвиденные обстоятельства, встречи, то у нее – концерты, занятия йогой и тд. Но вот тот день настал. Целый час мы болтали с Алиной (настоящее имя девушки) – обо всем: о музыке и йоге, о «Фабрике звезд» и «Голосе», о семье и доме...

– Алина, вот уже в который раз ты назначаешь мне встречу недалеко от станции метро Спортивная. Ты тут где-то работаешь?

– Да. Уже одиннадцать лет я работаю тренером по йоге – до этого в сети фитнес-клубов Worldclass, а последний год занимаюсь в основном с частными клиентами.

– Как ты увлеклась йогой?

– Это было очень давно, еще на Сахалине, лет семнадцать назад. Я тогда случайно открыла мамин «Советский Сахалин» и наткнулась на объявление про набор группы по йоге. Надо отметить, что в то время йога в сознании большинства ассоциировалась с какой-то сектой, но у меня будто лампочка загорелась! И попав на занятие к Марине Михеевой, в первую же минуту я поняла – это моё!

– Потом ты уехала в Индию, где прожила три месяца. Чем там занималась?

– Если коротко, я изучала медитацию в ашраме Ошо. По сути, отдыхала, занималась собой, планировала дальнейшую жизнь, открывала новые грани сознания, так сказать. Потом даже преподавала йогу по приглашению одной израильской компании для своих сотрудников. Это был первый учительский опыт, а фактически подарок судьбы – знак, что я смогу этим заниматься серьёзно, потому что на тот момент я только мечтала о преподавании как о работе.

– А почему уехала? В каком-то интервью ты сказала, что в этой стране у тебя произошла перезагрузка. А что с тобой произошло тогда?

– Знаешь, перезагрузке всегда предшествует какой-то глобальный спад, какой-то провал, который тебя готовит к прорыву – если у тебя на него хватит решимости. У меня на тот момент накопилось недовольство собой, своей жизнью и вообще всем вокруг. После школы я «вынужденно» отучилась в СахГУ на экономическом факультете, потом два года работала экономистом с чувством, что я занимаюсь не тем... Мне не хватало творчества, развития, масштаба и вообще взросления. Были подавленные амбиции, мечты, и нарастающее чувство упущенных возможностей. И все это прочно сидело в моей голове благодаря неосознанной позиции жертвы, то есть я винила ситуацию, окружение за свою нереализованность. Но в определенный момент, во многом благодаря книгам по психологии и философии Ошо, я приняла очень важный факт: все, что я имею на сегодняшний день – это мой результат. И если чего-то нет, и меня это не устраивает, – это не потому, что я родилась не в той жизни, не тем человеком, а потому что я сама не делаю нужные шаги. Тогда я решила все-таки ехать в Москву учиться музыке, йоге, а главное учиться быть взрослым, ответственным за свою жизнь человеком. А Индия стала отдушиной, отдыхом перед новым этапом, и во многом тренировкой.

– А музыка? Она уже была в твоей жизни?

– Она была всегда. На Сахалине я отучилась в музыкальной школе и с 15 лет уже писала песни. Даже выступала на бардовских фестивалях. Но я почему-то никогда не думала, что это может быть чем-то серьезным. Я не думала, что это может быть профессией. Уже сейчас, спустя много лег, я понимаю, что ребёнку после школы очень сложно принять правильное решение, чему и где учиться, чему посвятить жизнь – это очень серьезный выбор. Давят все и вся, страшно не поступить, страшна сама неопределённость, страшно оказаться без профессии, обещающей какую-то работу за какую-то зарплату. Все эти «страшно» перекрывают внутренний голос в нужный момент, и тогда потом, когда уже пройден определенный путь, приходится этот внутренний голос игнорировать, иначе слишком много нужно будет исправлять. Но лучше поздно, чем никогда!

– Поэтому после института ты пошла работать бухгалтером в Чехов-Центр? Ты правда работала бухгалтером?

–Да, бухгалтером-экономистом. После вуза мне было очень сложно решиться на работу – мне казалось, если я устроюсь на постоянную работу, все – это конец , судьба войдёт в фазу, которую я буду уже не в силах изменить. Избежать этой участи мне не удалось, но я решила найти что-то максимально близкое к творческой среде. Театр было ключевое, бухгалтерия – вторично. В общем, я продолжала себя обманывать. Потом я все-таки перешла в коммерческую компанию, представительство японской фирмы, но уже с мыслью заработать «на переезд».

– Я недавно узнал, что ты, оказывается, работала на седьмой «Фабрике звезд».

– Да.

– Преподавала йогу?

– Дааа...

– Расскажи...

– Когда в Worldclass мне предложили поработать тренером в «Звездном доме» на Первом канале, ещё и на прямых эфирах, я сразу хотела отказаться – страшно было брать на себя такую ответственность. Но потом подумала, что если предложили мне, значит, считают меня достойной, и надо преодолевать комплексы. Мне кажется, я с этим справилась. Это был первый шаг в сторону шоу-бизнеса. Я так отрицала свою причастность к российской поп-культуре и телевидению на тот момент, что неосознанно «зашла» с другой стороны.

– А на «Голос» как решилась пойти?

– Опять же могу сказать, что для того, чтобы произошел какой-то качественный сдвиг в жизни, сначала должно возникнуть новое мышление, другой сознание, сдвиг парадигмы – представления о мире, о том, кто ты и где ты. Я до этого всегда думала, что никогда не решусь на конкурсы, что это вообще не мое, что я выше всего этого, что мне не нужно соревноваться, кому-то что-то доказывать, что шоу-бизнес – это не про музыку, а про бизнес и безвкусицу... Но на самом деле, я, конечно, боялась.

– Но реализоваться как певица ты хотела?

– Да, но никогда не связывала это со способом «через конкурс». Мне казалось, это слишком стрессово, слишком агрессивная среда для меня, да и вообще не моя стилистика.

– И как все-таки ты стала участницей?

– Когда в России только начался «Голос», я уже закончила музыкальный вуз в Москве и работала певицей, даже были регулярные концерты в джазовых клубах. Короче, уже довольно хорошо реализовалась в музыке, была даже своя публика, но аудитория совсем не большая. И как-то после одного концерта мы общались с арт-директором клуба, где я выступала. И она совершенно обычным тоном, между фраз, мне говорит: «У нас на днях был концерт финалистки первого "Голоса", и в клубе был полный аншлаг! Вот, ты тоже пойдёшь на следующий "Голос" и у тебя будут полные залы, не переживай, что сегодня мало людей..» В тот момент у меня произошёл тот самый «сдвиг парадигмы», я посмотрела на ситуацию совсем с другого угла, и меня будто осенило: «Ведь многие только мечтают научиться петь, мечтают выступать, ищут свою манеру, ищут себя... Многие просто бредят этим конкурсом! А у меня всё уже есть, почему бы не попробовать? Ведь, музыканты, которые со мной играют концерты, являются лучшими джазовыми музыкантами в Москве, они готовы со мной играть и бесплатно, но у них у всех семьи, и это моя ответственность – зарабатывать музыкой больше, чтобы им платить достойно». В общем, я посмотрела на конкурс как на возможность профессионального роста. Так и отправила заявку.

– Вообще реально попасть в проект?

– Абсолютно.

– То есть никакого блата не существует?

– Я не знаю, потому что не могу этого знать. Но то, что в «Голос» попадают обычные люди – это сто процентов. Среди участников было очень много моих знакомых, однокурсников, друзей, все-таки музыкантский круг не такой большой в Москве, все друг друга знают. Но это обычные ребята, занимающиеся музыкой профессионально.

– Что происходит, когда ты попадаешь к наставнику? Вот в этот недельный перерыв между выпусками с вами занимались?

– В отличие от «Фабрики звезд», где по замыслу из обычного человека делают артиста, занимаясь с ним и вокалом, танцами, мастерством актера, в «Голосе» все по-другому. Фактически это проект для профессионалов. Ты должен прийти с чем-то уже готовым, с репертуаром, образом, манерой, тогда у тебя есть шанс. Конечно, тебе могут дать новую песню, но ты должен быть способен за короткий срок ее «сделать» сам , принести готовый сценичный вариант. Естественно, что человеку без опыта будет очень сложно. У наставников же и времени на занятия с тобой практически нет – у них свои концерты, съемки. Поэтому на репетиции отводится очень мало времени. Особенно в первых турах, когда участников много. Обучения нет, кроме самой школы теле-шоу, ведь, это огромный механизм со своими правилами. Но наставники дают советы, и это очень ценно.

– Выступать на всю страну страшно?

– На слепых прослушиваниях страшно не было. Я же ничего не видела, жюри сидело ко мне спиной. Все, что я видела – это огромное черное пространство и огни. Просто космос. На репетициях в зале был свет, и такой атмосферы не было, а на съемках это был такой сюрприз, может, ещё от волнения мое восприятие изменилось, но я была в приятном трансе. Ну а потом, когда я уже прошла дальше, потребовалось гораздо больше усилий – не просто выйти и спеть как хочешь, а нужно выполнить задачи наставника, учитывать партнёра в дуэте, что-то делать актерски и сценически. Это уже была реальная работа.

– А «Главная сцена»?

– «Главная сцена» – это было более сознательное решение. Мне хотелось исполнить свои песни, поскольку в первом сезоне были группы с авторским материалом. Но во второй год руководство изменило формат шоу, и весь сезон был посвящен советским песням. Я сначала расстроилась, но потом решила, что все-равно попробую. Мне это тоже очень нравится – перепевать старое по-новому! И, знаешь, было, конечно, страшно... Было все-таки много внутренней борьбы, но я четко понимала, что это хорошее средство для саморазвития. В общем, снова как в омут с головой...

– В первом выступлении на «Главной сцене» у тебя что-то случилось с голосом. Ты заболела тогда?

– У меня очень чуткая психосоматика. И если я волнуюсь, голос реагирует моментально. Конечно, такие ситуации тебя тренируют и воспитывают. Одна знакомая мне как-то сказала: «Алина, я удивляюсь, как ты, покорившая столько конкурсов, где только не выступавшая, а до сих пор волнуешься?» Но это же немного другая история. Выступления на сцене для зрителей в обычном зале и выступления на конкурсе для жюри – это разные вещи. Ответственность разная. Когда ты понимаешь, что можешь сейчас облажаться на всю страну и это запомнят все – это очень сильно на тебя давит.

– Но все же приходит с опытом...

– Дааа, я согласна с тобой. Но есть очень много опытных певцов, которые поют этим самым натренированным опытом, «маской», и они несут этот образ в любом состоянии и держатся на сцене очень уверенно, именно потому что в маске. У меня другая история. Так как у меня музыка сопряжена с трансляцией внутреннего состояния, некого сверх-сознания, транса, вдохновения по-простому, мне полагаться на эту маску невозможно, потому что она не настоящая, а импровизационная музыка требует от тебя нахождения в настоящем моменте. Поэтому полагаешься только на принятие себя и каких-то сверхсил. И если ты в нужном состоянии, и всё совпадает – тогда всё работает. Как первый тур в «Голосе».

– В «Главной сцене» Валерий Сюткин сказал, что в тебе есть что-то космическое, и что твой вокал похож немного на вокал Sade. Вот этот образ, который есть у Нани Евы – он как-то родился или ты его делала специально?

– Я тебе однозначно скажу, что это все абсолютно естественно. И более того, это все есть результат комплексов и работы над их осознанием.

– Комплексов? В смысле комплексуешь?

– Скажем так: есть основа, которую я очень хорошо чувствую – это состояние потока, чего-то безграничного, запредельного... Космос, который я испытываю во время музыки. Научно это называется медитацией. Ты позволяешь чему-то большему проходить через тебя и практически растворяешься. Ты просто есть, и ты часть чего-то большего, непостижимого. Это надо принять. Но если ты думаешь, что ты какой-то неправильный, что у тебя что-то не то, или ты что-то не умеешь, если включается «голова» – ты начинаешь закрываться, и меньше через себя пропускаешь этот поток. Ты как фильтр, который забит – ты можешь чисто пропускать или можешь пропускать через засоры. И вот эти засоры мешают. Комплексы, заставляющие тебя думать про себя, а не про что-то большее. Поэтому могу сказать, что моя сформировавшаяся манера – это 50 на 50 (где-то больше, где-то меньше). Наполовину – это мое ощущение космоса, наполовину – комплексы. Парадокс: вроде бы ты учишься петь, чтобы петь лучше, но на самом деле, все что нужно – это убрать лишние мысли, и тогда ты звучишь.

– Если бы песню Марины Хлебниковой «Дожди» ты исполнила в оригинале, мне кажется, «космоса» не было б. Я прав?

– Конечно... Не было бы гармонии.

– Все песни на «Главной сцене», которые ты исполняла, были в иных аранжировках. Почему ты переделываешь песни? Оригинал плох?

– Тот эфир, про который ты вспомнил, был посвящен Александру Зацепину, и нужно было найти что-то из его песен. Я неожиданно наткнулась на песню Хлебниковой, оказывается музыку написал Зацепин. Я помню ее с детства, и мне нравилось тогда то звучание, но чтобы сейчас возник мой «космос», нужно чтобы все части целого складывались со мной идеально – ритм, тональность, аранжировка, понимание текста и тд. Хлебникова спела в своей манере, ты бы, например, исполнил в своей... И поэтому я исполнила так, как чувствовала тогда. Но в данном случае нельзя забывать и о значимости текста. Авторский замысел в любом случае надо учитывать. Если мне понятен текст и мелодия как-то резонирует с душой, пусть это будет даже «В лесу родилась елочка», тогда мне интересно сделать своё прочтение. Это джазовый подход.

– Помимо джаза, что ты слушаешь? Например, из российской поп-музыки?

– Вот прям, чтобы слушаю – наверное никого. В моем понимании – слушать музыку, это когда ты ходишь с плеером, и песня может быть на повторе 130 раз. Раньше я была меломаном, теперь – музыкант. Когда слушаешь как меломан, ты будто проникаешься музыкой, ты в это погружаешься, ты с этим неделим. Это как часть тебя. Ты слушаешь, чтобы испытать это состояние. Но можно попасть в него и другим способом – через исполнение. Это просто другая дверь, другой вход. Так бывает сложнее, но интересней. Как меломан я уже не слушаю ничего глобально, но я слушаю как профессионал, анализируя «состав ингредиентов».

– Ты учишься у кого-то таким образом?

– Да! Это касается больше стилистики. Например, я в учебе выбрала джазовое направление. Слушая так, с точки зрения анализа, я накапливаю стилистический материал: ритмы, фразы, тембры – потому что это уже сформировавшаяся традиция, культура. Это все в меня закладывается, а потом в сочетании с собственным опытом рождается что-то свое. Но джаза много переслушано...

– У тебя есть альбом?

– Готовится.

– Если не секрет – откуда берутся деньги на съемки клипов, на записи песен? У тебя есть продюсер?

– Наверное, мне повезло, что у меня есть продюсер, но это не тот, кто создает из тебя звезду, вкладывая деньги, а человек – который продюсирует «звук» – то есть пишет аранжировки и записывает песни – это мой муж Кирилл Афонин, мне с ним очень повезло.

– То есть все аранжировки делает он?

— Да. И я сама тоже. И так как у нас своя студия дома, это получается еще и бесплатно. Более того, мы занимаемся этим профессионально и даже продаем песни, продаем аранжировки. Это наш такой семейный бизнес.

– Ты пишешь песни с 15 лет. И стихи? А как ты начала писать? Ты помнишь? 

– Я помню. Меня тогда начало «штырить».

– ???

– Ну, когда ты влюбляешься в кого-то, конечно, же безответно, конечно, очень страдаешь, и поэтому пишешь. Но это в юности. А потом понимаешь, что через творчество ты познаешь и себя и мир, и это важней страдания. Так приходит освобождение, и ты уже не можешь от него отказаться – от творчества, которое приводит к освобождению.

– У тебя есть стихотворение «Как важно быть самой собой довольным». А ты сама собой довольна?

– Знаешь – это работа всей моей жизни. В данный момент я могу сказать, что в большей степени я собой довольна, чем скажем год назад. Этот бегунок сдвигается, постоянно поднимается. Но глобального принятия себя еще нет... Кстати, я вспомнила пару артистов, которые мне недавно понравились: итальянка LP и группа Alabama shakes – они для меня образец принятия себя, что выражается в том, что они несут свою правду, не оглядываясь по сторонам.

– Вот, ты довольна ими. А вдруг они собой не довольны...

– Они наверняка чем-то не довольны, но то, как они способны себя отдавать на сцене... Не в смысле, что они готовы сделать что угодно для публики (есть и такие), а в том плане, что они горят своим делом, не пытаясь понравится.

– Что для тебя джаз?

– С одной стороны – это музыкальная традиция, со своими героями, устоями, сложившимися правилами, своей эволюцией. С другой стороны, это основа импровизационной музыки, дающая ключи к музыкальной свободе самовыражения.

– Ты джазовая певица? В каком жанре ты поешь?

– Здесь опять же, есть большая привязка к терминологии. Смотря что подразумевать под джазом. Есть узкий и широкий смыслы. Джаз в широком смысле – это импровизационная музыка, которая включает в себя традиции, сформированные легендарными джазовыми музыкантами разные лет. Есть массовое сознание, с чем ассоциируется джаз – саксофон, допустим, Элла Фицджеральд, Луи Армстронг. Такие поверхностные вещи, которые дошли до массового сознания, и закрепились за понятием джаза. В практическом смысле – это импровизационная музыка. У тебя нет нот, но есть некоторая музыкальная канва, вокруг которой каждый музыкант в ансамбле импровизирует, и получается нечто уникальное по сочетанию.

– Какая у тебя музыка?

– Я бы не называла ее чисто джазовой. В ней есть элементы джаза. Подход, так сказать. Все эти ярлыки и термины на самом деле сильно ограничивают восприятие.

КСТАТИ!

Недавно на экраны вышел телесериал "Мурка", в котором Нани Ева сыграла певицу в ресторане.

– У тебя большая семья?

– Достаточно большая: ближайший круг – это мои родители, два старших брата и сестра. У них уже свои дети... А ещё много родственников со стороны папы в Осетии.

– Твой папа осетин, а мама?

– Русская.

– А ты кто?

– (смеется) А я наполовину, получается.

– А кем ты себя чувствуешь?

– Ровно тем же (смеется). Наполовину русской, наполовину – осетинкой.

– Ты давно была дома?

– Совсем недавно, на 8 марта приезжала .

– Отдыхать ездила?

– Можно сказать и так, буквально на 3 дня прилетела, чтобы всех повидать и маму поздравить с праздником.

– Скучаешь по Сахалину?

– Могу сказать, что нет. Я не скучаю по острову. По родителям, конечно, но так чтобы по месту... Наверное слишком долго мне казалось, что это какая-то моя тюрьма...

– Каторга?

– Нет. Сахалин прекрасен. В плане природы, в плане людей... Но мне хочется развиваться профессионально, поэтому столица пока – это мое.

– Если бы у тебя была возможность вернуться на 10 лет назад, что бы ты изменила?

– Единственное, о чем я могу сожалеть, это о том, что личностный рост происходит медленно. Мне наверное хотелось бы быстрее пройти свои уроки. Но надо уважать и свои ошибки, и свое несовершенство. Жалеть действительно можно, когда ты сейчас в неправильном месте, в неправильной точке. Есть такая аналогия: ты можешь подниматься по лестнице – образно говоря – всё выше и выше, и в какой-то момент вдруг осознать, что лестница приставлена не к той стене. Это такой страшный момент. Я понимаю, что моя лестница приставлена куда надо. Значит, жалеть не о чем.

Наша беседа с Нани завершилась, она побежала по своим делам, я по своим... Но всю дорогу мне «не давал покоя» ее волшебный голос. В голове постоянно крутились одни и те же песни – «А, знаешь, время идет...»  и «Лондон, гудбай». Те, песни, которые мне особенно нравятся у Нани,и с которыми я вас оставляю наедине...