Сказка про пуговичника

Когда-то давно моя мама прежде, чем выбросить старую вещь, отрезала от неё пуговицы и собирала их в деревянную коробку с задвижной фанерной крышкой. Пуговицы эти почти никогда не использовались, просто складывались по привычке, из-за дефицита. Девочкой я очень любила доставать ту коробку, когда родители уходили на работу. Мне казалось особым таинством перебирать каждую пуговку, рассматривать на просвет, вкладывать их одна в другую и выстраивать причудливые дорожки. С каждой связана своя история. Есть особенно ценные – те, которые я носила на своей одёжке и, не придавая совершенно никакого значения, многое время застёгивала и расстёгивала их своими маленькими несмышлёными пальчиками.

Мои самые ранние пуговичные воспоминания начинаются с уютного зимнего вечера. Тогда мне было около пяти лет. За окном, кажется, слегка подвывала метель. Из-за моей небольшой температуры назавтра детский сад отменялся. Я грелась под одеялом, а на краешке кровати сидела мама и поила меня тёплым чаем. На подлокотнике стояла банка с малиновым вареньем. Помню, как в детстве я очень любила болеть, потому что мама всегда находилась со мной и не отвлекалась на посторонние дела. В тот вечер на мне была надета пижама в светлую голубую полоску с карманом, на котором красовалась ярко-рыжая ромашка. Самую большую ценность в той пижаме для меня представляли пуговицы. Они были такие твёрдые, словно из камня, на ножке, и тоже бледно-голубого цвета. На каждой изображены мелкие рыбки, маленькие волны и пузырьки. Рыбки почему-то испуганно озирались назад, в сторону ромашки.

В воспоминаниях примерно того же времени живёт ещё одна пуговица. Иногда мне казалось, что она похожа на жареный в масле бублик, а иногда – на шоколадную коврижку. Такие пуговицы были пришиты к моей шубке, подаренной бабушкой. Привезённая, кажется, из Польши, прекрасной овчиной выделки и с капюшоном, шубка всё же имела небольшой изъян: под горлом, где воротник переходил в капюшон, была пуговица, которая постоянно отрывалась, и мама частенько прилаживала её заново. Когда я из шубы выросла, её донашивал сын тёти Люды Сёма. Но одна пуговица осталась до сих пор. В коробке она самая крупная. Быть может даже это та самая, от воротника.

Есть ещё одна яркая картинка прошлого – о школьной форме. В первый класс я засобиралась в 1991 году, когда новой одёжки было не найти. Поэтому соседка тётя Света отдала нам форму своей Ленки, бывшей меня немного старше. На ношеном платье пуговицы были пришиты вразнобой, не очень крепко, и некоторые из них, хоть и были довольно красивые, с цветочками, но отличались от остальных. Помню, как мне ужасно не хотелось надевать чужое – тогда это почему-то казалось очень стыдным. Конечно, мама заботливо отутюжила наряд, купила в галантерее треугольные пуговки, пришила кипенно-белый кружевной воротничок и раздобыла новенький фартук из тюля. Вскоре в нашей школе форму отменили. Уже во втором классе я носила прекрасное серое платье в клетку, а старые ленкины пуговицы вместе с новыми треугольными так и хранятся в волшебной коробке.

Самая яркая фантазия связана у меня с большой белой пуговицей. По всей её поверхности нанесён объёмный рисунок, напоминающий соцветие пиона, покрытого золотистой краской. Пуговица сделана из того же прочного материала, что и пижамная, с рыбкой. И вместе они очень звонко стучат друг об дружку. Почему-то тогда я была уверена, что эта бело-золотистая пуговица украшала мамино свадебное платье, и, по моим детским представлениям, делала маму чрезвычайной красавицей. На самом же деле свой подвенечный наряд из тонкого нежно-голубого шифона мама, как и многие в то время, заказывала в пошивочном ателье, где обошлись без застёжек. Она и сама не знает, откуда появилась эта пуговка. Но каждый раз, когда я зажимала её в кулачке, уносилась в мыслях куда-то очень далеко, туда, где я была самой красивой невестой.   

Родители до сих пор не задумываясь отрезают от ненужных вещей пуговицы и бросают их в ту коробку. Порой я запускаю в неё руку и вспоминаю старое зелёное пальто, которым на кухне в начале осени накрывали банки с солёными дачными помидорами; вспоминаю розовый халатик с колокольчиками, одетый на мне, когда я лежала в детской больнице и горько плакала от одиночества; вспоминаю противную сиреневую кофту, пух от которой почему-то всегда оказывался у меня во рту, и которую мама надевала на себя, когда садилась в кресло вязать нам с братом носочки. В эти минуты во мне просыпается маленький пуговичник из детства, бережно хранящий все самые ценные секреты.