«Самурай» Сюсаку Эндо
Обложка этой книги настраивает читателя на эпический лад. Где самураи - там и «шпаги (меча) звон», мемуары гейши, харакири, 47 ронинов и прочие шаблоны, внедренные кинематографом и плохой литературой. Между тем писатель Сюсаку Эндо всю свою жизнь «окучивал» столь неизбитую тему, как христианизация в Японии. Из своего ХХ века в «Самурае», написанном, если можно так сказать, в жанре road movie, он закинул удочку в начало XVII века, когда европейцы пытались утвердиться в загадочной Японии.
Небанальное то было время - когда рыцари больших дорог становились авторами великих географических открытий, священнический сан не отрицал дипломатической миссии, а торговые интересы страны утверждались одновременно с крестом в руках. Конкуренция была не то что между странами, но даже и между монашескими орденами одного святого Рима (иезуиты vis францисканцы) за право христианизации японцев. Отсюда и азарт – «кто первый встал, того и тапки».
Однажды японские князья возжелали установить прямые торговые контакты с властями Новой Испании (ныне Мексики) и отправили посольство в составе четырех самураев плюс испанского миссионера-переводчика Веласко. Нам от вас – коммерческие барыши, вам от нас – свобода вероисповедания в стране буддистов и синтоистов. Однако в Новой Испании явление невиданного посольства стало неприятным сюрпризом для принимающей стороны. Как водится, никто не знал, что с ними делать (не наша это компетенция), послов спихнули своим ходом в Севилью, оттуда, в Мадрид, оттуда в Рим, к Папе… Длилась эта героическая экспедиция общим числом семь (!) лет. В отсутствие Интернета и даже голубиной почты герои эпопеи, движимые долгом, шли вперед, не имея вестей из дома. А дома - как всегда. Борьба феодальных кланов, «нижние стали верхними», и спонсоры христианизации Японии оказались сброшенными с шахматной доски в борьбе за влияние на сёгуна. К возвращению посольства на родину для первохристиан зажгли не зеленый свет, а вполне средневековые костры. Ну и для героев романа, попавших, как кур во щи, под колеса большой политики, все кончилось неуютно.
Несмотря на документальную подоплеку, в «Самурае» исторический антураж вторичен, это сюжет не историю и не про религию. Для читателя «Самурай» иллюстрирует ничуть не уменьшившуюся с веками пропасть между западным и восточным менталитетами на примере сосуществования двух «слуг государевых», Рокуэмона Хасэкуру (в романе просто Самурай), и проповедника Веласко. И еще - горечь одинокого подвига. Одним движет долг служения господину, у другого столь же непреклонное стремление обратить подданных Аматэрасу в католицизм, перемешанное с честолюбивой мечтой о епископской шапке. И хотя «две параллельные прямые не пересекаются», оба они в конечном счете оказываются в ловушке своих железобетонных принципов.
При общей сдержанности рисунка через внешнее движение происходит внутренняя эволюция. Самурай - человек-песчинка, вырванный рукой судьбы из родной деревушки-ракушки, где он влечет жизнь крестьянина, а не брутального киногероя, тяжелым трудом зарабатывая на жалкое житие. Так жили его предки, ничего не менялось веками, и ни разу не возникало мысли, что могло быть иначе. Потому что есть кодекс чести, этот моральный позвоночник Самурая, и ощущение, что за твоими плечами не только семья и родная деревня, но и десяток поколений предков, которых нельзя предать и обесчестить. Но все-таки капля и камень точит. Такой каплей для Самурая стал процесс познания огромного мира, открывшегося в ходе странствий через Тихий, потом Атлантический, которые сравнимы разве с межпланетной экспедицией сегодня. Мучительно, со скрипом происходит разворот в сторону чужого Бога...
С другой стороны, к священнику Веласко на место самонадеянности европейца, несущего свет дикарям, приходит безнадежное понимание, что «мы с вами разные, как суша и вода…»: «Их восприятие ограничено природой и никогда не выходит за эти рамки. И в этих рамках их чувства удивительно тонки, но то, что над человеком, они постичь не могут. Вот почему японцы не в состоянии представить Бога, отделенного от человека». Собственно, неудивительно, что христианство и сегодня в Японии наиболее малочисленная религия (2,5 млн человек).
…Когда-то, стоя на берегу пруда Одзи (ныне озеро Верхнее в южно-сахалинском парке имени Гагарина), можно было увидеть вдалеке 7-метровый памятник монаху Нитидзи. В советский период он был уничтожен, но обломки мощного фундамента еще валяются на склоне Городухи в траве. Нитидзи пришел через Хонсю и Хоккайдо на остров в XIII веке, проповедуя вероучение буддийской секты Нитирэн. Чем кончились его путешествие и жизнь, достоверно сказать трудно. Возможно, и не столь драматично, как у Веласко и Самурая. Но в любом случае, по сути, это одна и та же история – о неистовой вере и долге совокупной ценой в жизнь. Делай что должно и будь что будет.
+7-962-125-15-15